— Попробуем как-нибудь в другой раз, ладно?
— Попробуем.
В конце концов мы разошлись по своим половинам кровати и заснули.
Non coitus tristus est
[9]
.
— Где мой синий зонтик? Алекс, Майкл, вы его не видели?
Джейн собиралась на работу, этот процесс нарастал лавинообразно, начинаясь спокойно и заканчиваясь безумной спешкой. У Джейн уходило пятьдесят минут, чтобы доехать до гигантского здания «Халдома» на 34-й улице, включая поездку до фэрчестерской станции и дорогу пешком от Центрального вокзала. Это был факт, и она могла бы рассчитывать время в соответствии с фактом. Но как бы рано она ни вставала, какая-то внутренняя пружина регулировала ее темп таким образом, что она двигалась все быстрее и быстрее, пока, подталкиваемая спешкой и железнодорожным расписанием, не вылетала из двери ракетой. Я всегда считал, что она нарочно создает напряжение, чтобы не расслабляться. Она признала, что, возможно, в этом есть смысл, но ничего не изменила.
Мне еще предстояло решить, работает ли моя стратегия. По-моему, то, что я стараюсь быть милым, временно смягчило Джейн, хотя иногда она выходила из себя. В прошлую пятницу, собираясь на званый вечер с сингапурскими гостями, она достала и приложила к себе длинное платье, темно-темно-синее, почти черное, и с сомнением поглядела на себя в зеркале. Потом она задала мне вопрос, который приводит в ужас всех мужей на свете:
— Что мне сегодня надеть?
Обычно я отваживался поделиться мнением, иногда даже доходил до того, что предлагал надеть платье другого цвета или фасона. Из-за этого у нас всегда происходили ссоры по поводу мужской безвкусицы, и вообще кто я такой, чтобы учить ее одеваться? Не сегодня, милая.
— Я считаю, — сказал я, обдумывая каждое слово, — что ты должна надеть то, что тебе нравится.
Она фыркнула:
— Не командуй, понятно? — и направилась в ванную.
Вот что делает с человеком давнишняя привычка. Я старался все это изменить. Иногда я мечтал о жизни, в которой Джейн была бы проституткой, а я бы потерял голову от ревности, или мне приходилось бы красть ради пропитания, а Джейн сходила бы с ума от страха, что я попаду в тюрьму. Такие отношения казались мне чистыми и страстными, по крайней мере, никто не мог бы обозвать их банальными.
Подготавливая кабинет для первого приема, я расправил андский тканый коврик и опустил жалюзи. Вид из окна, даже просто зеленая изгородь и боковая стена замка Стейнбаумов, отвлекал пациентов, которые должны сконцентрироваться на своих проблемах.
Черт, а как же быть с моими проблемами? Меняюсь ли я или всего лишь приспосабливаюсь? Бихевиорист мог бы сказать, что поступки одинаковы, независимо от мотива, но я не мог согласиться. В любом случае, чем больше я старался быть славным парнем с Джейн, тем больше это проявлялось и в других областях, к которым не имело отношения. Например, в общении с моими пациентами.
Р. появилась ровно в 10:00, как обычно. С виду она казалась не такой унылой — плечи распрямились, волосы взбиты вверх, на губах полуулыбка, какую называют смешливой. Я вспомнил, что Джейн жаловалась, что я редко говорю ей комплименты, и начал так:
— Должен сказать, вы отлично выглядите.
Р. оглянулась, как будто хотела посмотреть, о ком это я говорю.
— Наверное, дело в освещении, — предположила она.
Низкая самооценка. Обычно я бы прокомментировал ее слова и спросил, почему она считает, что не заслуживает похвалы. Сейчас же в своей новой роли угодника я продолжил в том же духе:
— Нет, дело в том, как вы держитесь…
«Похвалил, называется», — услышал я ироническое замечание сверх-я Мартина. Он обеими руками голосовал за мой проект по развитию обходительности — считал, что это меня улучшит, — поэтому я пошел дальше. Я подвинулся на стуле вперед и улыбнулся.
— Знаете, вы в самом деле очень привлекательная женщина.
Но похоже, от этого замечания ей стало совсем не по себе. Она откинулась на спинку кресла и стала накручивать прядь волос на палец.
После сеанса и десятиминутного перерыва явился С., вошел развязно, как громила в магазин китайских кукол. Я подумал, что, скорее всего, он каким-то образом сумел взять верх над женой, но именно грубости ему и следовало опасаться.
— Ну, — буркнул он сразу, как только тяжело опустился в кресло, из которого недавно встала Р., — Шерил стала сговорчивее.
«Пришлось, наверно, постараться», — прокомментировал Сногз.
— Превосходно, превосходно! — ликовал новый Майкл, хлопая себя по колену.
— Вы так думаете? — С. нагнул голову и, прищурившись, смотрел на меня.
— Возможно, почему же нет?
— Не знаю, не знаю. — С. положил руки на толстые бедра и наклонился вперед. — Я хочу сказать, почему бы это: потому что у нас теперь все наладилось или потому что она меня боится?
Я обезоруживающе улыбнулся, как бы спрашивая, какая женщина может перед ним устоять.
Это шатание взад-вперед продолжалось еще долго, я был бессмысленно мил и приятен, как вдруг С. перебил меня:
— Знаете, док, вы говорите как моя бывшая подружка, Энни. Что бы я ни сказал, она все время соглашалась. В конце концов я стал сам себе противоречить, только бы посмотреть, как она будет выкручиваться.
К сожалению, в тот день моя обходительность не помогла и Т., которая заявила, что ее пятнадцатилетняя дочь то ли беременна, то ли никогда не забеременеет. А бедный 3. совершенно растерялся из-за моей шумной радости, с которой я встретил его рассказ о скучном субботнем чаепитии.
В ту субботу у Алекса должен был состояться футбольный матч на поле Риджфилдской начальной школы. Раньше я будил его по субботам, но последние два года он вставал сам, чтобы смотреть мультфильмы по утрам. Футбол придумала Джейн. После завтрака я проследил, как он надевал свою черно-желтую футболку и шорты — их команда называлась «Стрекозы» — и копался с бутсами. Скажем прямо, вид у Алекса был неспортивный, он был не то чтобы увалень или слабак, просто слегка заторможенный и мечтательный. Если б ему предложили выбрать между чтением на диване и мячом, Алекс предпочел бы книгу. Вот почему мама, действуя из лучших побуждений, отдала его в футбольную команду, чем надеялась сделать его поактивнее. На самом деле он стал только угрюмее.
Поскольку Джейн не относилась к футбольным мамашам, за дело взялся я, отвозил Алекса за семь кварталов на игру и ходил вдоль боковой линии, крича: «Давай, Алекс!» Когда мы пришли на поле, тренер, бывший спортсмен и муж той полной женщины, которую я видел в день открытых дверей, помахал мне рукой. Его звали Горди, он уже стоял на десятиметровой линии, а подле него лежала громадная спортивная сумка «Адидас», набитая мячами и формами, насосом, аптечкой и всеми самыми необходимыми после игры вещами. Его жена-домохозяйка, по всей вероятности, хозяйничала дома. Умница.
