Сверху донесся голос Джейн, она говорила по телефону:
— Нет… да… конечно, выпить, с удовольствием…
В ее голосе звучали какие-то странные, но знакомые нотки. Сначала до меня не доходило, что это, а я потом вспомнил: так она разговаривала, когда мы только начали встречаться. «Да, в восемь подходит… нет, мне все равно, что есть, я успею проголодаться…» или «Хорошая идея… а что это за вечеринка?». Смешок. «Как я вас узнаю?»
На самом деле мы впервые увидели друг друга на пьяной вечеринке в бруклинской квартире возле железной дороги, где жил приятель нашего общего приятеля. Нам было немного неловко, потому что у нас создалось впечатление, что там все знали друг друга, кроме нас.
— Малыш Микки, это, кажется, Джейн. Поздоровайся, — сказал наш хозяин в гавайской рубашке, а потом побежал за новой бутылкой водки.
Так мы и разговорились. Тогда еще я щеголял больничным шиком — зеленым балахоном поверх летних хлопчатобумажных брюк, но в ней ничто не выдавало корпоративную Америку: она пришла в джинсах и полосатой блузке без рукавов, открывавшей ее руки — сильные округлые руки, которые я по-прежнему любил.
— Итак, — улыбнулась она, крепко пожав мне руку, — вас все друзья называют малыш Микки?
Только на таких вечеринках, сказал я. Потом мы оба признались друг другу, что ни с кем здесь не знакомы. Кто-то толкнул ее сзади, она толкнула меня, и я пролил водку, а она галантно принесла мне другой стакан. Я был очарован. Мне всегда нравились уверенные женщины. Когда в крохотной гостиной стало слишком шумно, мы встали грудь к груди в узком коридоре и самоутверждались часа два. Я решил, что она настоящая атомная станция; она решила, что я умный и симпатичный. Мы стали встречаться. Потом я звонил ей из другой части штата, где проходил интернатуру, и она чуть ли не запрыгивала ко мне в ухо. В то время она была младшим заместителем гендиректора в «Амоджене» и только и мечтала о том, как бы перелезть через голову своего начальника. Мы встречались в кофейне «Делюкс» на бульваре Линден, потому что я не мог уйти слишком далеко во время перерыва, и держались за руки, а иногда и за другие части тела, под столом. Однажды она даже доехала со мной до больницы, где мне удалось найти незанятую койку. В другой раз она целых полчаса языком не давала мне подняться. Мы по очереди выполняли желания друг друга.
Но я уже давно не слышал у нее этой интонации. С кем это она так беседует? Я вытянул шею, как будто я электронное подслушивающее устройство на выдвижном штыре, но она уже повесила трубку. Это только начало офисного романа или уже продолжение? Надо ли мне по-прежнему разыгрывать из себя славного парня? Или уйти прямо сейчас и избежать неприятной разборки? Сколько я еще могу задать безответных вопросов, основываясь на подслушанном телефонном разговоре? В мыслях я уже подходил к двери. «Погоди», — посоветовал Мартин. «Да уж, задержись, — остановил меня Сногз. — Может, это к лучшему».
Тогда я вспомнил свое решение. Старый Майкл мог бы пуститься в обвинения, когда она появится, или даже хуже — ничего не сказать об этом, а потом затеять ссору, которая была бы заменителем агрессии, которую я действительно чувствовал. Новый Майкл не попадется в ловушку. Итак, когда она спустилась, сияя после разговора, с кем бы она ни говорила, я стал рассказывать про матч. Даже посмеялся над своей травмой.
— Вот так, стараешься угодить всем. — Я пожал плечами, стараясь удержать на ноге пакет со льдом. — Мистер Славный Парень, понимаешь ли.
— Понимаю. — Джейн встала сзади меня и положила руки мне на спину. С минуту она массировала мне плечи, потом ее руки упали. — Майкл, знаешь, в чем проблема?
— Хм, нет.
Джейн устало покачала головой. Потом она произнесла то, что явно было итогом многодневных размышлений:
— Знаешь, быть славным парнем — это одно, но ты превратился в тряпку.
Она права. Я согласился с ней на все сто.
Глава 8
Через три недели после бедствия специалист по восстановлению после бедствия таки не успел восстановиться. Он почти все время проводил дома, засыпал и высыпался, отстраняясь таким образом. Встав, он делал себе бутерброд и ходил по квартире, переставляя вещи с места на место. Кружка с Винни-Пухом скалилась на него из-за дивана, и он не мог найти бритву. Кроме как в магазин за едой, ему не нужно было выходить, не нужно было быть в каком-то месте в какое-то время. Когда закончится выходное пособие, он должен будет пойти на поиски другой работы, или, скорее, даже раньше, чем оно кончится, но в голове у него мутилось. То, что он совершенно бросил пить таблетки, одновременно было и хорошо, и плохо. Он больше не чувствовал сонливой слабости, которую относил на счет дилантина и которая стала его образом жизни, но вместо этого ему постоянно было не по себе и как-то тревожно. Он плохо спал и просыпался когда попало. Судя по тому, сколько было времени, когда он в прошлый раз смотрел на часы, он решил, что сейчас около полудня. Он стоял у окна и смотрел в никуда. Грязно-белый полумесяц стаявшего снега на дорожке казался жеваным. Серая бахрома январских облаков окрашивалась злобой. Что ж, возможно, кто-то из его начальников во «Взаимной лояльности» все еще злится, но, может быть, ему стоит разозлиться тоже.
Он до сих пор до конца не понимал, что пошло не так. Он вспомнил тот ужасный разбудивший его звонок в 6:35 утра, когда начальник отдела по обработке данных орал ему в ухо: «Как остановить, как остановить!» Подготовленная им имитация отчего-то сошла с ума, и всю систему завалили гигабайты информации файлами размером с небоскреб. И все рухнуло. Они с Доном просидели до десяти утра, чтобы вернуть систему в нормальное состояние, чтобы прекратить обработку данных и перезагрузить компьютеры. Они потеряли тонну данных, времени и денег. Он был убежден, что не он один виноват в произошедшем, хотя ни на кого не мог показать пальцем. Вдобавок этот Глисон, который чрезвычайно нелестно отозвался о работе Теда.
— Специалист по планированию восстановления, черт вас побери, — нам нужен специалист, чтобы защищать нас от таких, как вы!
Уэллер зловещим тоном заметил, что, по их подсчетам, потери за утро составили 1,3 миллиона долларов.
— Чтобы к среде духу вашего здесь не было.
— Вы меня увольняете?
Глисон шагнул вперед.
— Скажем так, мы просим вас уйти по собственному желанию.
Вот и все. Работа кончилась. На следующий день он пришел забрать свои вещи из бокса, захватив с собой несколько картонных коробок и зеленый мешок для мусора вместимостью сто тридцать литров. Он всегда считал, что на его рабочем месте ровно столько вещей, сколько требуется ему для выполнения работы, но удивился тому, сколько у него накопилось всякой всячины: устаревшие руководства, старые распечатки, целый ящик скрепок, листки для записок разного размера, так и не распакованная подушка для спины, три штуки антистатических ковриков для мыши, кривая стопка телефонных справочников, целый ящик корпоративных брошюр «Взаимной лояльности» и так далее и так далее. Потом еще разные безделушки — зачем он вообще держал у себя пластиковую ложечку из «Тако Белл» или три пустые банки из-под газировки? Как будто он пересматривал вещи, оставленные кем-то другим, кем-то очень на него похожим и все-таки уже отошедшим в прошлое. Что ему делать с несколькими фотографиями детей, которые он сделал во время обеденного перерыва на одноразовый «кодак»? Охранник должен был проверить его вещи на выходе, но всем было все равно. Все знали, что Тед Сакс не вредитель и не шпион, а просто бестолочь. В конце концов ему показалось слишком утомительным думать о том, что нужно выбросить, а что оставить, поэтому он стянул из кладовки еще две коробки и набил их под завязку.
