— Кстати, я и не знал, что у тебя есть помощник Брайс.
— Мы взяли его в прошлом августе. Я точно о нем говорила. — Она посмотрела в окно на машины, стремящиеся к проспекту Рузвельта. — К нему-то ты не ревнуешь?
— Нет, это вряд ли. Я просто никогда не слышал ни о чем таком.
— Нельзя приносить работу на дом, не так ли говорят психологи? — Может быть, вспомнив, что я в основном работаю дома, она прибавила: — Так или иначе, ты ошибаешься. Я много тебе рассказываю. Ты просто никогда не слушаешь. Или не спрашиваешь.
— Хм.
— Мы в «Халдоме» могли бы продавать гашиш, а ты бы и не почесался.
— А вы продаете гашиш? — Всегда готов узнать что-то новое. — Видишь, я спросил.
Она не ответила. Но вздохнула.
— Ты же в первый раз зашел ко мне в офис, верно? Жалко, что не предупредил заранее. Мы могли бы… не знаю, могли бы сходить вместе в музей.
— Кажется, я ревную к «Халдому».
— Тогда перестань. Я там ради денег.
— А что ты делаешь ради любви?
— Спорю с тобой? Ах, Майкл…
Она протянула руку и взъерошила мне волосы, и это немного помогло. Остальной путь мы болтали о том, что у нас все-таки было общего, о людях, которых мы оба знали. Кто-то видел, как Фрэнсис Конноли в полдень заходит в мотель на Хатчинсон-Парквей. Кэти Мирнофф принимает новое лекарство — лотронекс, — и ей получше, но теперь у Мирноффов другие тревоги: Саманта и ее подружки получили предупреждение по поводу воровства в супермаркете. Артур и Мэвис перестали следить за сыном Долтоном, который, по всей видимости, больше не рвется в путешествие, но зато, кажется, иногда надолго исчезает во второй половине дня, а то и по ночам. И не рассказывает ни где был, ни куда ходил. Мэвис опасается, что Эндовер и Брирли скоро последуют его примеру.
Пожалуй, мы — не единственная семья с трудностями. Просто было такое ощущение. И я боялся, что в юности Алекс превратится во что-нибудь эдакое. Я попробовал представить его вытянувшимся подростком с тенью усиков и коллекцией злобной музыки, но он никак не хотел оставаться в фокусе. Придется подождать лет шесть-семь.
Мы вернулись домой в восемь, или, скорее, вернулся я, потому что Джейн вышла на фэрчестерском вокзале, чтобы забрать свой «вольво». Я вернулся первым и услышал громкий хруст из гостиной. Я подкрался к самому порогу. Стеффи и Алекс развалились на диване с переплетенными ногами, у каждого между ног по пакету «Читос».
— Моя очередь, — заявила Стеффи, залезая в пакет Алекса и двигая рукой, а он начал извиваться от щекотки. Потом, пока он отдувался, она спокойно убрала руку и сунула в рот чипсы, вытянутые из пакета.
— А теперь моя! — Но вместо того чтобы залезть в ее пакет, Алекс изобразил на лице животное — наверное, кабана. Он встал на дыбы и нырнул головой в пакет Стеффи.
«Видишь, без рук! — радостно крикнул Сногз. — Я же говорил, что он научится».
— Алекс! — Стеффи рефлективно сжала ноги, зажав его голову бедрами.
— Мммфгх! — крикнул кабан Алекс.
— Приветик, — объявился я.
Стеффи подскочила, и Алекс освободился, к его лицу прилипли оранжевые крошки.
— Папа, уходи! Мы играем в игру.
— Это он придумал. — Стеффи начала отряхиваться. — Он попросил морковные палочки, а потом не стал есть, а раз уж эти чипсы тоже оранжевые…
— Это я сказал.
— Но потом ему захотелось чипсов из моего пакета… — Стеффи пожала плечами, как может пожать только несовершеннолетняя девушка: подумайте сами. Что хотите. Посмотрите на мой живот.
Я мог бы разозлиться или оскорбиться. Но это и без того был достаточно долгий и оскорбительный день, и я слишком проголодался, чтобы злиться.
— Держите пакеты. — Они сделали, как я сказал. — А теперь моя очередь! — заявил я, засовывая обе руки.
И тут нас застала Джейн, возвратившаяся домой через несколько минут после меня.
Я убрал руку от Стеффи. Большая часть татуированной паутины у нее на животе была открыта. Алекс показал на пакет между ног.
— Мама, хочешь толстую оранжевую змею?
— Хм, нет, но спасибо. — Она повернулась ко мне с ледяным выражением лица. — Возможно, нам нужно поговорить еще кое о чем. Но сначала я отвезу Стеффи домой. А ты уложи Алекса, да?
— Нет, нет, нет!.. — Алекс, когда ныл, всегда выказывал драматические способности. Он соскочил с дивана и упал к ногам Джейн. — Я хочу, чтобы ты!..
— Очень мило, детка, но мне нужно отвезти Стеффи. — Она сделала шаг назад, чтобы Алекс не мог хватать ее за ноги. — Уже поздно. Тебе пора надевать пижаму. И почисть зубы. — Отдав приказы, она проводила Стеффи на улицу.
— Мама злится? — спросил Алекс после того, как хлопнула дверь.
— Может быть. У нее был трудный день.
«Да и твой пикником не назовешь», — вставил Сногз.
— Ха. — Алекс взял с дивана последние чипсы и захрустел. — У меня тоже день был так себе.
— Почему же? — Я начал наводить порядок. Везде валялись крошки.
— Мисс Хардин… сказала, что сегодня в школе я сделал «неудачный выбор». Она сказала, что мне нужно посоветоваться с родителями.
— Что она сказала? — Только после того, как он повторил еще раз, я понял, что она имела в виду. Десять лет назад это назвали бы «плохо себя вел». В мое время «хулиганил». Какого черта… В моем образе настоящего мужика я хотел называть вещи своими именами: называть лопату лопатой, а не инструментом для рытья. — Так ты что-то натворил?
— Она не так сказала…
— Но ты же что-то натворил? Или нет?
День совершенно сумасшедший — может, у моего семилетнего сына роман? Я в последний раз тщетно попытался смахнуть крошки с дивана. Потом схожу за мини-пылесосом, хотя сейчас мне хотелось, чтобы мальчишка сам всосал крошки.
— Давай-ка поднимайся. Почисть зубы. Надень пижаму. Ложись в кровать. Я приду через несколько минут.
— Но еще рано.
— Уже позже, чем ты обычно ложишься.
— Но там темно.
— Включи свет.
— Но…
Я поднял руку, как дорожный инспектор.
— Делай, как я сказал. Сейчас же.
У него был патентованный способ сохранить лицо — слушаться, но тормозить: он вышел утиными шажочками и волочил ноги на лестнице, но все же поднялся. Через пять минут я пробирался по минному полю его спальни среди разбросанных игрушек. Я поскользнулся на игрушечной гоночной трассе и чуть не сломал оранжевую космическую капсулу. Потом я тяжело опустился на его кровать.
— Ну ладно. Рассказывай, что случилось.
— Это было во время перемены. — Алекс отвернулся. — Я кое-кого толкнул. Она разревелась.
