Харб протянул мне фотокопию. Страницу заполняли знакомые каракули Пряничного человека.
Привет ДЖЕК
Я думаю о ТЕБЕ
– Будь я вчера чуть расторопнее…
– Наша работа состоит в том, чтобы арестовать его, Джек, а не винить себя или принимать ответственность за его деяния.
Вошла медсестра и принялась читать мне нотацию: насчет того, что ни в коем случае нельзя вставать с постели. Чтобы смягчить ее праведный гнев, я позволила помочь себе улечься обратно.
– Больше никакого самоуправства, мисс Дэниелс, а не то я распоряжусь вас привязать.
– Хм, прикольно. Мне может понравиться.
Медсестра забрала мой поднос и улыбнулась своей профессиональной медсестринской улыбкой.
– По крайней мере у вас здоровый аппетит.
Я встретилась глазами с Бенедиктом.
– Точь-в-точь как мамины паровые котлетки в детстве.
Сестра вышла, и я велела Харбу достать мою одежду.
– Ты никуда не пойдешь.
– Нет, пойду. Я ненавижу, когда меня опекают: я взрослая женщина и могу сама о себе позаботиться. А теперь помоги мне надеть брюки.
Через десять минут потения и кряхтения мне удалось переодеться в ту одежду, что Харб принес мне накануне ночью. Я даже смогла самостоятельно завязать шнурки на ботинках, не разорвав наложенных швов.
– У главного входа репортеры раскинули бродячий цирк, тебя поджидают, – сказал Харб. – Не поискать ли нам черный ход?
– Нет, черт возьми! Наш злодей не совершает никаких ошибок, но, быть может, если я как следует его разозлю, то совершит.
– Ты что, собираешься раззадоривать психа?
– Вовсе нет. – Я вызвала по мобильному свою бригаду слежки и сообщила им, что выхожу. – Просто собираюсь дать честное, неприкрашенное интервью.
Выдержав борьбу с двумя врачами и четырьмя медсестрами, я была наконец освобождена от выслушивания медицинских рекомендаций и принуждена подписать бумагу, освобождающую их от ответственности в случае моей смерти по выходе за пределы их учреждения. Потом я наскоро пригладила щеткой волосы, протерла руками глаза и, прихватив больничную алюминиевую трость, вышла навстречу прессе.
Бенедикт не преувеличивал насчет цирка. По меньшей мере две дюжины репортеров околачивались перед входом в больницу в ожидании, что я, паче чаяния, появлюсь. У меня и прежде бывали крупные дела, и приходилось иметь дело с телевидением. Поначалу это произвело на меня впечатление. Но потом я увидела себя на телеэкране, который прибавил мне фунтов двадцать, превратил в коротышку и каким-то образом преобразовал мой прекрасный голос в подобие кваканья.
– У меня имеется ряд сообщений для прессы, а затем я смогу ответить на несколько вопросов, – объявила я собравшейся ораве, давая им возможность включить свои камеры и настроить фокус. – Прежде всего в меня стрелял тот самый преступник, которого пресса называет Пряничным человеком. Вчера ночью он вломился ко мне в квартиру. Как сами видите, рана легкая. Он даже не умеет правильно взять прицел, потому что является типичным истериком, из тех, что сразу начинают звать маму.
Харб легонько толкнул меня локтем в бок, но я еще только набирала обороты.
– Помимо своих явных эмоциональных проблем, убийца еще и феноменально глуп. Единственная причина, по которой он еще на свободе, – это его везение дурака, а еще обыкновенная трусость: при всяком открытом противостоянии он удирает как заяц. Я полностью рассчитываю, что совместными усилиями чикагской полиции и ФБР мы уже очень скоро упрячем его за решетку. А теперь задавайте вопросы.
Интервью прошло хорошо. Когда оно закончилось, я также добавила, что убийца мочится в постель, обозвала его импотентом и сообщила, что, когда мы придем его брать, он, вероятно, будет ковырять в носу. Я пояснила, что не питаю к нему злобы; скорее чувствую жалость – как к бешеной собаке. Когда меня спросили, не боюсь ли я, что он откроет на меня охоту, я рассмеялась и сказала, что он слишком напуган, чтобы предпринять вторую попытку.
При этих словах зазвонил мой сотовый телефон, и у меня возникло вполне четкое мнение, кто бы это мог быть. Извинившись, я завершила интервью и, прежде чем ответить, отошла от толпы в сторонку.
– Дэниелс.
– Почему вы не посоветовались со мной, прежде чем в живом виде показываться на пяти каналах?
Капитан Бейнс.
– Так я выглядела живой? И как впечатление? Голос звучал не пискляво?
– Впечатление такое, что вы его провоцировали. Дешевая психология – это не тот метод, с помощью которого можно раскрыть крупное дело, о котором кричат все СМИ.
– Вы оставили меня ведущим следователем по делу, капитан. А это тот способ, которым я собираюсь его вести.
– А когда этот тип угробит еще дюжину людей, взбесившись, что вы назвали его маменькиным сынком, и на нас посыплются судебные иски – как, по-вашему, мы долго продержимся на этой работе?
– Я провоцирую его начать на меня охоту. Единственный человек, которого я подвергаю опасности – это я сама.
– А если вы его не поймаете? Вы только что объявили во всеуслышание, что скоро упрячете его за решетку.
– Я его поймаю.
– Если нет – пеняйте на себя.
Он повесил трубку. М-да, за два дня два разговора с Бейнсом. Может, как раз хороший момент просить его о повышении?
– Джек… – Меня догнал Харб. После того как я ушла со сцены, репортеры ухватились за моего напарника, задав нему несколько вопросов. – Знаешь, что ты только что разворошила осиное гнездо?
– В надежде, что оса вылетит. Можешь оказать услугу хромой девушке?
– Конечно. Ты же угостила меня обедом.
– Видишь мой «хвост»? – Я кивнула в сторону двух копов в штатском, следующих за нами на расстоянии двадцати футов. – Если они еще хоть чуток приблизятся, то уткнутся в меня носом. Попроси их осадить.
– Будет сделано.
Бенедикт неторопливо, вразвалочку подошел к ним и провел ликбез по искусству ведения слежки. Чтобы сгладить впечатление, я одарила их широкой улыбкой и ободряюще выставила вверх большие пальцы. Не хотелось обижать парней, оберегающих мою жизнь.
Харб отвез меня домой, заехав по моей просьбе в офис Армии спасения, где я собиралась заменить свою антисептическую алюминиевую больничную трость на что-нибудь более утонченное. Я нашла отполированный кусок орешника, удовлетворивший моим запросам.
– Очень изысканно, – похвалил Бенедикт.
– Нам, дамам из хорошего общества, потребно только самое лучшее. Одолжи мне пятьдесят центов, чтобы я могла ее купить.
Он порылся в карманах и пожертвовал в пользу неимущих требуемую мелочь, а затем настоял на том, чтобы доставить меня до дому.
