Конечно, зря они пришли.
Как только им в голову взбрело, что все будет по-старому? Думали, наденут футбольную форму, выйдут на знакомое поле и сыграют?
Всю неделю Пауль тревожился. Даже пришпилил на стенку план района, обозначив на нем пути отхода.
— Если придется уносить ноги, нельзя угодить в тупик, — сказал он. — Видишь, вот тут и тут, а здесь огороженная стройка. Нужно точно знать, как с любого места выбраться к метро, понял?
— Если погонятся, будем драться, — хмуро ответил Отто. — На всю-то команду четыре поганых нациста.
— Теперь все нацисты, Отт.
— Слушай, это же наша команда. В школе-то все нормально.
— Пока что.
Все так. В школе слышались злые шепотки, парочка учителей тоже что-то бурчала под нос, но не больше того. Может, и на футболе обойдется?
Даже родители сказали, что нужно пойти на игру. Мальчики давно в команде. Пять лет гонять мяч с одними и теми же ребятами — что-то да значит.
Но теперь Пауль и Отто, загнанные в угол раздевалки, поняли: ни черта это не значит.
В один миг товарищи по команде превратились в озверелую свору, грозившую бедой.
— Жи-ды! Жи-ды!
Ударами шлагбольной биты по хлипкой стене раздевалки здоровяк Эмиль задавал ритм скандирования.
— Жи-ды! Жи-ды!
Братья встали плечом к плечу. Пауль ухватил ножку сломанного стула, крышка мусорного бака и обломок углового флажка служили Отто щитом и мечом. Атакующие мешкали, ибо знали, что в паре братья Штенгель — серьезная угроза.
— Сраные жиды! — выкрикнул Эмиль и, оборвав ритм, шагнул к братьям. — Теперь поплатитесь за все, что сделали с Германией!
Пауль и Отто вгляделись в строй озлобленных лиц. Конечно, Эмиль всегда ненавидел братьев, такие ненавидят всех и каждого, особенно тех, кто не прогибается. Но другие-то ребята считались друзьями. Всего две недели назад они несли Отто на плечах, когда в важном матче юношеской лиги он с корнера забил крученый гол. Но Гитлер у власти уже вторую неделю, и от скорости перемен захватывало дух.
Эмиль Брас ухватился за первую возможность поквитаться со Штенгелями. За то, что они классные футболисты, не чета ему.
За то, что они всегда душа компании, а он слывет угрюмым занудой.
За то, что они нравятся девчонкам, а его и дурнушки величают тупым увальнем.
В Германии пробил час всякого озлобленного недоумка. Наконец-то выпал шанс стать начальником.
Отто понимал расклад. Таких как Эмиль проймешь лишь одним.
Бей первым и наповал.
Таков закон.
Пауль был категорически против. Он исповедовал другой закон. Не вступать в бой, если можно договориться. Это разумный путь. Да — если что, бей наповал, но сначала попытайся не бить вообще.
Отто уже вскинул оружие, на руках его взбугрились мышцы. В неполные тринадцать лет он обладал статью молодого бойца.
Пауль тоже был в отличной форме — отец этим озаботился. Но второй близнец не изготовился к бою. Наоборот, рассмеялся.
Достоинством сего тактического хода была неожиданность.
Свора слегка опешила, но кулаки не опустила.
— Чего лыбишься, жиденыш? — вызверился Эмиль.
— Да рожа у тебя смешная, — ответил Пауль. — Но с тобой нефиг говорить.
Он взглянул на паренька, стоявшего чуть в стороне от группы.
— Чего ж ты, Томми, — сказал Пауль. — Мы же с детского сада дружили.
Отто рыкнул. Что толку взывать к добрым чувствам? Дело слишком далеко зашло.
Но Пауль никого не пытался разжалобить.
План его был наглее. Как говорил Геббельс, уж если врать, то по-крупному.
— Мы не евреи, — заявил Пауль.
Такого никто не ожидал. Свора опешила — Штенгель отрицал общеизвестную истину. Используя всеобщее недоумение, Пауль развил преимущество:
— Скажи, Томми, ты когда-нибудь видел меня с пейсами и в черной шляпе?
Томми и вправду давно дружил с близнецами. И всегда знал, что они — евреи. Нелюди, как известил немецкий канцлер. Подонки. Прожорливая раковая опухоль на теле нации. Кровососы.
— Вы гадские жиды, — сказал Томми. — Но скрываете это, свиньи. Спрятались и затаились.
— Никакие мы не жиды, — рассмеялся Пауль. — Пускай дрочила Эмиль считает нас евреями, он же хер от пальца не отличит. И даже не знает, с какой стороны к мячу подойти.
В толпе прыснули. И Томми усмехнулся.
Только что Эмиль вел команду в атаку на Штенгелей, виновных во всех германских бедах, и все ему подчинялись.
Его душераздирающие россказни помогли мальчишкам одолеть неловкость перед старыми друзьями (и отменными футболистами). Штенгели — жиды, а потому ничего не остается, как хорошенько их вздуть и навеки изгнать. В Берлине в феврале 1933-го всякий, кто дорожил собственной шкурой, не стал бы заступаться за евреев.
Однако никто не ожидал столь дерзкого отказа от еврейства, и атака захлебнулась.
Если Штенгели евреи, они заслужили свою участь, но если нет, тогда все превосходно: добро пожаловать в команду, мы снова лучшие друзья.
Даже Отто опешил, хотя старался этого не выказать. Он привык доверять братниным замыслам и расчетам, но сейчас тот нагло врал. Все знали, что Штенгели — еврейская семья. Конечно, светская — без молений, особых праздников, дурацких шляп и блюд. Отто всю жизнь питался бы сэндвичами с беконом и шкварками, но, как ни крути, он еврей, и все это прекрасно знали. Зачем отрицать-то?
Но у Пауля был туз в рукаве.
Вернее, в штанах, как позже поведал он потрясенной маме.
Над этим он думал всю неделю.
Конечно, крайняя плоть не сможет тягаться с фактами семейной истории. Но в переулке или погребе сойдет за аргумент. Для ощерившейся волчьей стаи.
Если этим аргументом помахать да еще прикрикнуть. Нагло, уверенно, яростно, напористо. Должно убедить.
И вот настало время проверить замысел.
В кольце бывших друзей и заклятых врагов, при раскладе девять против двоих, оставалось только блефовать.
— Взгляни-ка, Эмиль! — выкрикнул Пауль и свободной рукой задрал штанину футбольных трусов. — Как тебе этот парнишка?
Выпростав член, он помахал им перед изумленной публикой.
— Когда-нибудь видел необрезанного еврея? — гаркнул Пауль и, отбросив ножку стула, до колен спустил трусы. — Может, отсосешь, говнюк? Давай, Отто, покажи этой манде, что такое настоящий немецкий елдак!
Отто мешкал. Заголяться было чертовски унизительно. Но силы уж больно неравны.
Отложив обломок флажка и крышку мусорного бака, Отто медленно спустил штаны.
