– О’кей, – кивнула Шалев.
Шеф посмотрел на нее и Бен-Роя из-под кустистых бровей. Бросил последний взгляд на престол и, махнув рукой Бауму, чтобы тот следовал за ним, вышел в собор.
– Держите меня в курсе, – бросил он через плечо.
– И меня тоже! – крикнул Баум.
Бен-Рой и Шалев переглянулись.
– Дебил, – проговорили они не сговариваясь.
Пару минут они наблюдали за методичной работой экспертов, затем Бен-Рой спросил, можно ли он поближе рассмотреть труп.
– Принарядиться можешь вот там. – Шалев показала на стоявший в дальнем конце помещения рядом со штабелем стульев открытый чемодан. Бен-Рой надел бахилы, комбинезон и перчатки и, возвратившись к столу, опустился на колени.
– Тук-тук.
Шмеллинг поднял вверх большой палец, разрешая приблизиться. С ним надо было держаться аккуратнее. Все были в курсе того, с какой маниакальной ревностью он оберегал место преступления. Стол был высотой всего сантиметров в семьдесят, а Бен-Рой крупный мужчина: длинноногий, длиннорукий и широкоплечий в отличие от Шмеллинга, у которого весь размер ушел в талию и ягодицы. Даже распластавшись, полицейский там едва умещался, упираясь спиной о внутреннюю поверхность столешницы.
– Начальству следовало бы обзавестись не таким крупногабаритным детективом, – сострил Шмеллинг.
– Скажите уж захудалым лилипутом, – парировал, отдуваясь, Бен-Рой.
Он добрался до лежавшего у стены тела и устроился на четвереньках, уперевшись локтями в пол. Шмеллинг, освобождая ему место, немного подвинулся. Снова полыхнула вспышка камеры Клецмана.
На жертве были зеленый парусиновый плащ, джемпер, слаксы и закрытые туфли на низком каблуке. Вблизи она казалась еще дороднее, чем при первом взгляде от двери. Тяжелые груди, выпирающий живот, мощные ягодицы – в ней было не меньше сотни килограммов. Глаза широко открыты, белочные оболочки приобрели коричневый оттенок. Изо рта торчал свернутый в ком твердый от запекшейся крови платок. На подбородке, шее и воротке джемпера тоже кровь. На нижней части шеи желтоватая кольцевая отметина.
– Задушили, – прокомментировал Шмеллинг. – Судя по четкости вдавливания, проволокой. Надо доставить ее в Абу-Кабир для более тщательного исследования, но сейчас уже можно сказать: кто бы это ни совершил, он свое дело знал. Взгляните. – Патологоанатом указал на странгуляционную борозду. – Мы имеем потертости кожи, немного продольных ссадин, никаких застойных явлений и всего несколько точечных кровоизлияний. – Он провел пальцем под глазами, где были разбросаны неяркие красноватые пятнышки. – Все это свидетельствует о том, что в процессе убийства удавку держали в одном положении и с ее помощью осуществляли постоянное, сильное давление. Учитывая комплекцию жертвы и тот факт, что она явно сопротивлялась, – он показал ссадины на шее, где женщина, вероятно, скребла ногтями удавку, – убийце потребовалось немало силы и умения. – Патологоанатом говорил почти с восхищением. – Ее одежда не тронута и ниже шеи нет никаких следов насилия. – Он кивнул в сторону бедер жертвы. – Каким бы ни был мотив убийства, готов биться об заклад, что дело не в сексе. Во всяком случае, не в таком, к какому привыкли вы и я.
Бен-Рой поморщился. Представлять Шмеллинга с женщиной было почти так же неприятно, как смотреть на труп.
– Платок? – спросил он.
– И в этом случае не могу сказать чего-либо определенного, но под подбородком имеется неясно выраженный синяк, и это дает возможность предположить, что убийца ударил жертву в челюсть и она прикусила язык. Случилось это определенно до того, как он накинул на женщину удавку.
Бен-Рой вопросительно поднял брови.
– Так много крови не могло вылиться после смерти. На момент удара в системе сохранялось давление. – Он сказал это так, словно рассуждал о паровозе. – Ищейка учуяла кровавый след из собора сюда, – продолжал патологоанатом, – поэтому рискну восстановить такую цепь событий: убийца ударил ее, задушил, засунул в рот платок, притащил сюда и спрятал под столом.
– Если бы вы еще назвали имя преступника, мы могли бы закрыть дело и спокойно разойтись по домам.
Шмеллинг усмехнулся:
– Я лишь описываю, как совершалось преступление, а раскрыть его – это ваша задача.
Вновь блеснула вспышка камеры Клецмана. Бен-Рой провел рукой по лбу. От галогеновой лампы под столом было жарко, и он вспотел.
– Не возражаете, если я ее по-быстрому обыщу?
– Милости прошу.
Детектив продвинулся еще на несколько сантиметров вперед и осмотрел карманы убитой. В плаще нашлись пара ручек и бумажные платки, но ни бумажника, ни удостоверения, ни ключей, ни мобильного телефона – ничего, что обычно носит с собой человек. В слаксах улов был немного весомее: в одном из карманов обнаружился скомканный квадратик бумаги, оказавшийся при ближайшем рассмотрении бланком библиотечного требования.
– «Общий читальный зал», – прочитал Бен-Рой красную надпись в середине формуляра. И протянул его Шмеллингу. – Это вам о чем-нибудь говорит?
Патологоанатом взглянул на бумажный квадратик и покачал головой. Бен-Рой осмотрел оборотную часть листка, затем протянул руку, взял у Шмеллинга пакет для улик и опустил в него формуляр. Снова вытер лоб и посмотрел на труп, а затем подполз к коричневой дорожной сумке у ног жертвы, формой напоминавшей колбасу.
– Ее сумка? – спросил он, ни к кому конкретно не обращаясь.
– Полагаем, что так, – раздался голос Шалев.
Бен-Рой поинтересовался, закончили ли Клецман и эксперты работу, и, получив утвердительный ответ, выбрался из-под стола, прихватив с собой сумку. Встал, размял ноги, положил сумку на стол и расстегнул на ней молнию. Она была набита одеждой, чистой скомканной одеждой, словно ее побросали туда в спешке или в сумке кто-то уже рылся. Бен-Рой предположил последнее. Он засунул в сумку руку и выудил большой белый бюстгальтер. Очень большой.
– Определенно ее пожитки. – Он поднял бюстгальтер.
– Боже праведный! – воскликнул Клецман. – Да в него же поместятся слоновьи яйца! – Он щелкнул фотоаппаратом.
– Господа, проявляйте уважение: если не к покойной, то хотя бы к храму.
В дверях стоял плотный мужчина небольшого роста с аккуратно подстриженной седой бородой. На нем была черная ряса, на ногах тапочки, на голове круглая бархатная шапочка, на груди плоский серебряный крест с раздвоенными на концах и украшенными растительным узором лучами. Бен-Рой смутно помнил этого священника по визиту сюда два года назад. Его преосвященство или кто-то в этом роде.
– Архиепископ Армен Петросян, – представился мужчина, словно прочитав его мысли. Он говорил размеренно, хрипло, чуть слышно. – Ужасное дело. Ужасное.
Он пересек помещение пружинистой походкой, какую вряд ли можно было ожидать от человека, которому хорошо за шестьдесят, если не больше. Приблизившись к алтарю, он нагнулся, заглянул под стол, затем распрямился, положил руки на столешницу и склонил голову.
