Она хотела тут же с ним бежать. Но Пинскер сказал, что все должно быть по правилам. Что на следующее утро он пойдет к ее отцу и официально попросит руки его дочери. А до тех пор они сохранят помолвку в секрете и никому о ней не расскажут.
– Я испугалась. Знала свою семью и не верила, что все выйдет гладко. Но он был благородным человеком. Таких благородных людей я больше не встречала. Проявил бы меньше благородства, может быть, остался бы в живых.
Вернувшись вечером домой, Иман приготовила на следующее утро свою лучшую джеллабу. Затем, ликующая, легла в постель и стала мечтать, какая счастливая жизнь у них будет с Сам-оо-элем Пеенска.
За час до рассвета она внезапно проснулась от страшной боли в груди.
– Сразу поняла: с ним что-то случилось. Что-то страшное. Казалось, мое сердце надрывалось от плача.
Вскоре послышался стук запряженной ослом повозки – ее братья вернулись домой. Она встретила их, стала расспрашивать, где они были и что делали. Разобрались с хавагой, ответили ей. Она его больше не увидит. И никто его больше не увидит. Свершилось правосудие Аллаха.
– Правосудие! – Иман сплюнула. Они прекрасно знали, что он ее не насиловал. Знали до того, как она, рыдая, все рассказала. Ее мнимое изнасилование стало лишь поводом. С того дня, когда он вступился за нее, они затаили злобу и ждали год, пока не представилась возможность отомстить. Когда мальчишка прибежал к ним с рассказом, они воспользовались случаем. Злые были люди. Жестокие. Ядовитые, как змеи.
Она плакала, упрекала братьев, грозила пойти в полицию. Тогда они потащили ее за волосы в дом и избили. Да так крепко, что потребовался месяц, прежде чем она снова поднялась на ноги.
– Я радовалась боли. Была ей благодарна. Боль позволяла мне разделить то, через что пришлось пройти Пеенска. В боли мы были вместе.
Следующие сорок лет ее держали настоящей арестанткой. Она редко выходила из семейного дома, редко разговаривала с людьми. Влачила существование живого трупа. А затем обнаружили тело Пинскера, и она снова умерла.
– Не могу понять, почему Святой Аллах допустил такое? Почему терпел жестокость и позволил свершиться страшному преступлению? И почему не наказаны мои братья? Хотя в известном смысле правосудие свершилось: никто из них не оставил потомства – все они умерли бездетными. Таковы неисповедимые пути Аллаха. Но его кара принесла мне мало утешения.
После смерти последнего из братьев Иман покинула деревню, перебралась на юг и начала новую жизнь. Она делала все, чтобы помочь другим обрести счастье, которым сама была обделена.
– Никогда не навещала его могилу, – призналась она. – И не хотела. Он по-прежнему живет здесь. – Она коснулась груди напротив сердца. – Для меня это все, что имеет значение. Его имя у меня на губах, когда я просыпаюсь утром, и вечером, когда я ложусь в постель. И миллион раз на дню. Имя моего мужа. Моего дорогого мужа. Лучшего человека, которого я знала.
Она провела высохшими костяшками пальцев под глазами, словно вытирая слезы, но слез не было.
– Такова история Иман и Сам-оо-эля.
Халифа уронил голову. Он не знал, что чувствовать и тем более – что сказать. Все его мысли были о мумифицированном теле Пинскера, скрючившемся на дне шахты рядом с гробницей. И еще о сыне Али – бледном, неподвижно лежавшем на больничной койке после того, как от него отключили систему искусственного поддержания жизни. Пути Аллаха поистине неисповедимы. Настолько таинственны, что не впервые за последние девять месяцев он задал себе вопрос – нет, не о том, существует ли Он, это не обсуждалось. Но что Он за существо? Так много боли, так много трагедий – баланс явно сместился от света к тьме.
– Речь идет о шахте?
Он поднял голову.
– По этой причине вы здесь? – Ее глаза обратились к нему. – Женщина в Иерусалиме. Связь с Сам-оо-элем. Дело в руднике? Золотом руднике, который он обнаружил?
Она снова опережала его мысли.
– Мы так считаем, – ответил Халифа.
– Сам-оо-эл всегда говорил: ничего хорошего из этого не выйдет. Если о шахте узнают. Для него золото ничего не значило. А вот для других… В мире так много алчности.
Из глубины дома явился кот, прыгнул на скамью и свернулся у ног женщины.
– Он был так взволнован, – продолжала она, поглаживая кота по спине, – в тот последний вечер, когда вернулся. Столько лет его искал – месяц за месяцем, один в пустыне. И вот в последнюю поездку… Три месяца лазил внутри, но сказал, что не исследовал и половины. Как он выразился, это подземный город. Подземный мир. Он был счастлив. Мы оба были счастливы.
Иман горько улыбнулась и замолчала. У Халифы накопилось столько вопросов, он столько хотел узнать, но после всего услышанного словно лишился дара речи. Кот мурлыкал, керосиновая лампа шипела. Прошло не меньше минуты.
– Как ее имя? – спросила Иман. – Женщины, которую убили?
Халифа назвал.
– Она была хорошим человеком?
Детектив признался, что мало что о ней знает.
– Наверное, хорошим. Думаю, она хотела помочь людям. Разоблачить неправедные дела.
– А рудник – это важно? Если вы узнаете о нем, это поможет свершить правосудие над теми, кто ее убил?
И снова Халифа не сумел сказать ничего определенного.
– Наверное, – повторил он.
Они снова замолчали. Халифе показалось, что глаза женщины устремились внутрь себя, будто она о чем-то размышляла. Затем медленно убрала ладонь со спины кота, опустила руку в складки джеллабы и что-то вытащила. В полумраке не сразу стало понятно, что это за предмет. Лишь когда она протянула его Халифе, он разглядел тетрадь. Старую тетрадь в потрескавшейся кожаной, в пятнах, обложке, уголки страниц загнуты, бумага пожелтела от времени.
– Мне дал это Сам-оо-эл. В тот последний вечер, когда сделал мне предложение. Сказал, что у него не было времени купить кольцо, и залогом его слова будет самое дорогое, что у него есть. Здесь его заметки о руднике. Восемьдесят лет тетрадь хранилась у моего сердца. Ее никто не видел, включая меня саму.
Халифа взглянул на тетрадь. Его сердце сразу гулко забилось от волнения, дыхание стало прерывистым. Он встал, подошел к керосиновой лампе, поднес тетрадь к свету и осторожно начал листать страницы.
Она была исписана от корки до корки. Почерк мелкий, чернила выцвели, на страницах колонки цифр – результаты измерений, как догадался детектив. И множество рисунков. Лист за листом рисунки: изображения древних инструментов и предметов культа, копии надписей и иератических граффити, сложенный подробный план рудника или по крайней мере той части, которую удалось исследовать Пинскеру. Беспорядочная путаница тоннелей, коридоров, камер и вентиляционных шахт. Все они разбегались от широкой главной галереи, словно формировали обширную подземную сосудистую систему.
В самом конце к внутренней стороне обложки был приклеен еще один сложенный лист. Он представлял собой карту Аравийской пустыни. Не такую детальную, как показывал утром Омар, но достаточно подробную: Нил, Красное море, долины, горы. И маленькая вади в форме серпа, прилепившаяся к западному склону горы Эль-Шалул. Там стоял нарисованный карандашом маленький крестик и буквенная расшифровка – Л.О.
