– Я проконсультировался с приятелем, – продолжал Зиски. – Он работает в области кибербезопасности. Приятель говорит, что коммуникационные компании, как правило, очень серьезно относятся к мерам по защите сетей. Их не так-то просто взломать. И тот, кто стер данные Клейнберг, разбирался в деле.
Это наводило на мысль о двух возможностях. В Израиле в сфере преступлений, связанных с компьютерными технологиями, как почти во всех других областях организованной преступной деятельности, доминирует русская мафия. Та самая русская мафия, которая, по словам журналиста Натана Тирата, несколько лет назад угрожала Клейнберг. Другая возможность – антикапиталистическая группа, о которой он вчера прочитал в «Иерусалим пост». «План Немезиды». Их ребята тоже явно поднаторели в хакерстве. Совпадение? Или связь?
Предстояло многое перелопатить. Очень многое. Но это пока подождет. Сегодняшнее утро Бен-Рой решил посвятить журналистской деятельности Клейнберг. Расследование продолжалось всего пару дней, а он чувствовал, что барахтается в мешанине из не связанной друг с другом информации. Пора переходить к конкретному. Потянуть за отдельные нити. Алишу Киз сменила группа «Роллинг Стоунз», теперь звучала его любимая, стимулирующая к быстрой езде песня «Симпатия к дьяволу», и Бен-Рой нажал на газ, пока спидометр не показал сто двадцать километров в час. Иерусалим остался позади. Перед ним возникли зеленые покрывала прибрежной равнины. Бен-Рою нравилось ехать на запад.
Старый палестинский яффский порт Аль-Бахр – Невеста моря – расположен на мысе, выдающемся, словно запятая, на юге береговой линии Тель-Авива. Некогда город со всеми правами, он был давно поглощен более сильной северной конурбацией, а его арабское население выдавлено в пригороды Аджами и Джебалии. Обветшалые же дома времен османского владычества и мандатной эры
[45]
обрели новых владельцев – израильтян.
Редакция «Мацпун ха-Ам» располагалась в одном из таких домов – запущенном двухэтажном здании на улице Олей Цион в самом центре блошиного рынка «Шук ха-пишпишим».
Бен-Рой приехал туда незадолго до полудня, оставил «тойоту» за углом, навесив красные полицейские номера, чтобы, возвратившись, не найти прилепленную к машине штрафную квитанцию. Прошел сквозь живописное скопление прилавков с антиквариатом, тканями, безделушками и золотистыми шариками фалафели. Мордехай Яарон открыл ему электрический замок.
– Сразу нашли? – спросил он с верхней площадки лестницы, пока Бен-Рой поднимался.
– Без проблем, – ответил тот. – Я жил в Тель-Авиве и частенько сюда забредал. Здесь ничего не изменилось.
– Кроме арендной платы, уж можете мне поверить. То, что «Иргун» сотворила с арабами, домовладельцы учиняют с жильцами. Еще одно повышение, и нам всем придется убираться.
Бен-Рой поднялся на площадку, и мужчины пожали друг другу руки. Приземистый, лысеющий, с оттопыренными ушами и высоким лбом, отороченным венчиком пушистых седых волос, редактор поразительно напоминал Бен-Гуриона. Точнее, напоминал бы, если бы не его одежда: сандалии, мешковатые шорты и майка с эмблемой леворадикальной организации «Гуш шалом» – «Корпус мира». В таком виде он скорее имел вид стареющего хиппи, а не отца-основателя Государства Израиль.
– Хотите кофе? – спросил он, приглашая Бен-Роя в кабинет. – Или чего-нибудь покрепче?
– Кофе в самый раз, – ответил полицейский.
Яарон показал ему на кресло, а сам занялся чайником. В тесном кабинете пахло застоялым трубочным дымом, царил беспорядок. Голый деревянный пол, письменный стол, в углу допотопный ксерокс. Открытые окна выходили на север, в сторону стадиона «Блумфилд» и небоскребов в центре города. Стены комнаты украшали плакаты в рамках, пропагандирующие среди прочего марши левой партии «Хадаш», пикетирование в защиту физика-ядерщика Мордехая Вануну и постановку Шмуэля Хасфари «Хамец»
[46]
.
– О ней написали во всех газетах, – заметил Яарон, стоя к Бен-Рою спиной и насыпая в кружку кофе. – Но не на первых страницах. Можно было подумать, что об убийстве одной из лучших представительниц нашей журналистики оповестят шапки на первых полосах. Не тут-то было. Сексуальная жизнь мэра Иерусалима оказалась важнее.
Бен-Рой не заглядывал в газеты. Похоже, их страхи, что журналисты сорвутся с цепи и начнут наперебой рассказывать об убийстве Клейнберг, не оправдались. По крайней мере на данный момент.
– «Гаарец» опубликовала пристойный некролог, – продолжал старик. – Самое малое, что могла сделать редакция, учитывая, сколько эксклюзивных материалов она для них подготовила. Бедная Ривка. Ужасное дело. До сих пор не могу поверить. – Он покачал головой. – Хорошая была женщина. Непростая в общении, но хорошая. И чертовски способная журналистка. Зихрона ле враха!
В чайнике закипела вода, должно быть, была уже горячая, потому что грелась меньше минуты. Яарон наполнил кружку.
– К сожалению, молока у меня нет.
– А сахар?
– Это найдется.
Яарон бросил в кружку две ложки сахара и подал кофе Бен-Рою вместе с номером «Мацпун ха-Ам».
– Выпуск этого месяца. Чтобы вы получили представление, о чем мы пишем. Здесь есть материал Ривки о деградации израильских левых. Не найдете лучшего анализа, почему страна политически в полной заднице.
Он подошел к столу и сел. Бен-Рой посмотрел на обложку журнала. На ней была изображена схематическая карта Израиля, но таким образом, что страна напоминала воронку с отверстием в самой южной точке. Из воронки в большое мусорное ведро вереницей сыпались слова: «труд», «мир», «плюрализм», «терпимость», «демократия», «здравомыслие».
– Хорошая картинка, как вы считаете? Моя задумка.
– Что ж… вызывающая.
– Вы интересуетесь политикой?
Бен-Рой пожал плечами. «Иногда интересуюсь, иногда нет. Но уж точно не сегодня». Редактор прочел это по выражению его лица и не стал развивать тему.
– Левых больше нет. – Это все, что он сказал. – С тех пор, как мы пригласили миллион русских осуществлять алию и они потащили страну в такие дебри, что даже Зеев Жаботинский, должно быть, перевернулся в могиле.
Он что-то проворчал, взял трубку и стал набивать ее табаком из кисета тисненой кожи.
– Но это все между прочим. Скажите, чем я могу вам помочь?
Бен-Рой сделал глоток кофе, который на вкус оказался похож на подслащенную воду из кухонного крана, и повернул стул так, чтобы в упор смотреть на Яарона.
– Я хочу побеседовать о профессиональной работе Клейнберг. – Он положил журнал на пол и открыл записную книжку. – Когда мы говорили с вами вчера, вы упомянули, что она писала статью о проституции.
– Насильственной проституции, – поправил его редактор. – О секс-трафике. Есть разница. Хотя я знаю, многие бы возразили и стали утверждать, что любая проституция – принуждение, разумеется, в экономическом смысле.
