– Вы в курсе, кто был тот человек, у которого она собиралась брать интервью? – Задавая вопрос, Бен-Рой склонился над столом.
– Помнится, Ривка говорила, что это ее старый друг. – В глазах Яарона мелькнуло удивление от того, как внезапно преобразился и стал настойчивым голос полицейского. – А кроме этого… – Он беспомощно пожал плечами… – Она печально славилась тем, как оберегала свои источники. Мне лишь известно, что она проделала весь путь через Негев только для того, чтобы выслушать, как ее знакомый сказал, что интервью не будет. На этом дело и кончилось.
В голове у Бен-Роя щелкало, как в распределительном щите коммутатора, – он пытался нащупать связь.
– Госпожа Клейнберг в последнее время не упоминала об этом человеке?
– Нет, а что?
Бен-Рой рассказал редактору об автобусном билете. Яарон не мог найти ему объяснения.
– Нет соображений, почему ей вздумалось вновь связаться с членами группы?
– Абсолютно никаких.
– У нее были знакомые в Мицпе-Рамоне?
– Одному Богу известно. Думаю, что нет. Хотя она не все мне рассказывала.
– А что с «Планом Немезиды»? Она возвращалась к этой теме?
Яарон покачал головой.
– Не упоминала, что ее члены ворвались в один офис в Тель-Авиве?
Снова покачивание головой.
– Корпорация «Баррен»?
Тот же результат.
Бен-Рой не отступал, заходил то с одной, то с другой стороны, стараясь нащупать зацепку. Но редактор не мог ничего добавить к тому, что сказал, и детектив сдался. Он чувствовал, что наткнулся на очередной важный элемент к разгадке тайнописи убийства Ривки Клейнберг. Но к сожалению, как все остальные элементы, которые удалось обнаружить, этот тоже не приблизил его к пониманию дела, не говоря уже о том, чтобы с его помощью раскрыть преступление. Наоборот, как будто прибавил новый уровень сложности к и без того не поддающемуся пониманию алгоритму. Три года назад Ривка Клейнберг заинтересовалась «Планом Немезиды». За три дня до ее убийства группа снова неожиданно возникла в поле ее зрения. Это все, что он знал. Поистине не много.
Мужчины проговорили еще с полчаса, но больше ничего полезного для дела не всплыло, и Бен-Рой решил закругляться и закончил беседу. Яарон вернулся в Интернет и выяснил номер дома приюта «Хофеш». Затем положил с полдюжины номеров журнала в пластиковый пакет и, подарив гостю, проводил его вниз до выхода на улицу.
– Странно, – заметил он, пока они спускались по лестнице, – разговор с вами показал мне, насколько мало я знал Ривку. Мы дружили сорок лет, но, оказывается, я не знал целых пластов ее жизни. Ривка все сортировала, раскладывала мир по отдельным коробочкам. Я у нее был в коробочке с ярлыком «Журналистика и политика». Хотите узнать, что она думала о переговорах в Осло, о партии «Кадима», Пересе, Нетаньяху – я могу вам сказать. Но была в ней другая сторона, куда меня не допускали. Поверите, за все время нашего знакомства я ни разу не был у нее дома. – Он покачал головой. – Наверное, я был не таким уж близким ее приятелем, как воображал.
На первом этаже Яарон открыл Бен-Рою дверь.
– Если захотите подписаться на журнал, я сделаю вам хорошую скидку.
– Мы еще к этому вернемся, а пока у меня много дел… – ответил детектив.
– Конечно, конечно, я не пытаюсь обратить вас в свою веру. Всего лишь заинтересовать. В нашей стране больше никто ничем не интересуется. Такое впечатление, что мы потеряли желание думать.
Они обменялись рукопожатием, и Бен-Рой вышел на улицу. Но не успел ступить и шага, как Яарон тронул его за плечо.
– Ривка была хорошим человеком, детектив. Могла под настроение сорваться, накричать, но в ее сердце жила доброта. Справедливость для нее многое значила, она помогала людям в беде, поддерживала неудачников. Ругалась последними словами, если в ее материале меняли хоть слово, и отдавала последние деньги какому-нибудь попрошайке-наркоману. В ней было бессознательное сочувствие к обездоленным. Возможно, потому, что она вдоволь натерпелась сама. Она заботилась о людях. По-настоящему заботилась. Пожалуйста, сделайте для нее все, что сумеете.
Он взглянул Бен-Рою в глаза и в следующее мгновение скрылся в здании. А детектив прошел не меньше сотни метров, прежде чем выбросил журналы в урну. С этой темой придется повременить. У него на руках было дело об убийстве.
Луксор
«Чтоб тебя, Халифа, давай выкладывай свои безумные теории заговоров. Ты фантазер, всегда им был и навсегда останешься. Страшным фантазером!»
Такими словами еще недавно его встретил бы шеф, старший инспектор Абдул ибн-Хассани, если бы он пришел к нему рассказывать о планах неких людей выжить коптов из Аравийской пустыни.
Они не очень-то ладили с самого начала, с тех пор как Халифу определили на службу в Луксор. Раздражительный, властный, лишенный воображения шеф никогда не доверял подчиненному с его широкими взглядами на дело сыска, не понимая его готовности ставить какое-то чутье выше буквы инструкции. Халифу, в свою очередь, бесило убеждение начальника, что самый верный способ что-то получить от людей – запугать их и наорать на них, его страсть к канонам, когда важнее не раскрыть преступление, а раскрыть его по инструкции.
Впрочем, надо отдать шефу Хассани должное: он умел распознать хорошего детектива, если такого встречал, и пусть неохотно, но со временем постепенно отпускал вожжи контроля за Халифой. Однако несмотря на это, их отношения оставались напряженными, и байки подчиненного о заговорах и всяких тайных происках неизменно вызывали у начальника взрыв эмоций. За этим обычно следовала безжалостная выволочка и наставление строго следовать фактам, а не давать волю воображению. А если Халифа продолжал настаивать на своем, шеф доходил до белого каления.
Так было раньше. Но с тех пор как Халифа вернулся из длительного отпуска, он заметил, что манеры шефа стали заметно мягче. Он сдерживал характер, перестал вставлять в речь бранные слова, которые составляли немалую часть их общения, и даже стал называть Халифу Юсуфом – несвойственное ему неофициальное обращение, которое он приберегал для небольшого круга своих подхалимов и любимчиков.
Но эти, пусть даже добрые, перемены выбивали Халифу из колеи. Все было не так, как должно быть. Подобно его старому дому, подобно любимому Луксору, через центр которого пролегла трехкилометровая траншея, подобно смеху Зенаб, бурная воинственность шефа Хассани служила одной из констант существования. И теперь, когда Халифе больше всего хотелось постоянства, эти константы словно улетучивались, оставляя его незащищенным, лишенным опор.
В тот день, сидя в кабинете Хассани и рассказывая об отравленных колодцах, Халифа чувствовал подсознательное желание, чтобы шеф сорвался и напустился на него со своим привычным: «Проклятый фантазер!» Но тот терпеливо слушал, только иногда морщился. А потом, вместо того чтобы треснуть по столу кулаком и завопить, какой его подчиненный безмозглый идиот, откинулся на спинку, стал барабанить мясистыми пальцами по краю стола и выпятил нижнюю челюсть, как поступал всегда, если хотел произвести впечатление человека в глубоком раздумье.
