– Ах, детектив! – прогудел Гирлинг громоподобным голосом. – Как интригующе! Совершено преступление?
– В каком-то смысле, – признал Халифа и добавил, что не вправе разглашать детали.
– Конечно, конечно. – Англичанин прижал палец к губам. – Никому ни слова.
Мэри Дюфресн сравнила его с пузырем. Халифе он больше напоминал грушу. Перезрелую грушу в белом полотняном костюме, с галстуком-бабочкой и в сандалиях.
– Поговорим здесь или отойдем на корму?
– Где вам будет удобнее, – ответил Халифа.
– Тогда на корме. Здесь через двадцать минут начнется показ танцев живота, я не хочу, чтобы нам помешали. Вот это настоящая жизнь, детектив. Я чувствую себя, словно в эпизоде из сериала об инспекторе Морсе.
Он собрал свои лекторские бумаги, нахлобучил на голову большую соломенную шляпу, важно махнул рукой остаткам аудитории и направился к выходу из салона.
– Не забудьте о сегодняшнем вечере, доктор Дигби, – окликнула его одна из женщин.
– Я буду истинным Соломоном, – ответил Гирлинг. – Справедливым, но очень строгим.
Еще один манерный взмах рукой, и они покинули салон, миновали несколько пролетов застеленных коврами лестниц, а вслед им неслись отголоски женского смеха.
– Воскресное вечернее соревнование мумий, – объяснил англичанин, пока они поднимались наверх. – Тридцать подвыпивших разведенок обернутся в туалетную бумагу и будут себя демонстрировать. А мне выпала честь определить победительницу этого дефиле. Вернее, его позорище.
Он горько покачал головой и вышел на палубу. С одного борта находился окруженный шезлонгами небольшой бассейн, с другого был натянут тент, под которым стояли пластмассовые стулья. Лайнер был пришвартован в самом дальнем ряду теплоходов, и взгляд Гирлинга несколько мгновений задумчиво скользил по вздыбленному горбу массива Тебан. Затем, хлопнув в ладоши, он провел гостя под навес, опустился на стул и жестом пригласил Халифу сесть рядом.
– Итак, инспектор, речь пойдет о Самюэле Пинскере. Надеюсь, сумею быть вам полезным.
Вот и сам Халифа хотел бы быть полезным товарищу. После бесконечного совещания в участке, во время которого начальник полиции Хассани полтора часа долдонил о предстоящем открытии нового музея в Долине царей – это было четыре дня назад, – весь остаток утра Халифа читал подробные заметки по делу, которые прислал ему Бен-Рой. Звонок в гостиницу в Розетте, где Ривка Клейнберг забронировала номер, ничего не дал, кроме того, что уже узнали коллеги израильтянина. Отдел по борьбе с тяжкими преступлениями в Александрии не располагал сведениями о какой-либо связи между Розеттой и секс-трафиком, компьютерными хакерскими атаками или иными формами активности организованной преступности, если не считать эпизодических случаев незаконной ловли омаров. Что же касается заявки корпорации «Баррен» на разработку газового месторождения в Сахаре, то, согласно источнику Халифы из газеты «Аль-Масри Аль-Яум», если соглашение состоится, это будет самая крупная сделка египетского правительства с иностранной фирмой. В этом плане тоже не просматривалось никакой связи с убийством в Иерусалиме. Короче, ему не удалось добавить почти ничего к тому, что израильтяне уже знали. И если он хотел помочь Бен-Рою в расследовании – а чем глубже погружался он в дело, тем сильнее крепло его желание оказать товарищу содействие, – то ему требовалось выяснить, почему Ривка Клейнберг заинтересовалась Самюэлем Пинскером. А выяснить это, как ему теперь представлялось, можно было только с помощью Дигби Гирлинга. И он сильно надеялся на разговор с ним.
– Мне сообщили, что вы изучали жизнь Пинскера, – начал он без предисловий.
– Для своей скромной монографии, которую я написал несколько лет назад, – подтвердил англичанин. – Она называлась: «Вся царская рать. Забытые участники раскопок гробницы Тутанхамона». В книжной лавке Музея египетской археологии Питри продано целых двадцать шесть экземпляров. По меркам египтологов, настоящий бестселлер. Пинскер в ней появился, потому что занимался входом в гробницу. Будьте добры, Салах.
Это было сказано дежурившему у бассейна официанту в белой куртке. Он подошел спросить, не угодно ли им чего-нибудь заказать. Халифа поднял руку в знак того, что ничего не хочет. А Гирлинг попросил принести «Пиммс».
– Всегда беру несколько бутылок в магазине беспошлинной торговли, – признался он. – Ахмед из здешнего бара большой мастак смешивать напиток. Его секрет в том, что он добавляет много мяты.
Гирлинг моргнул и, достав платок, принялся промокать лоб, который через две минуты после того, как они покинули охлаждаемое кондиционерами чрево судна, покрылся каплями пота. Халифа закурил сигарету и уже собирался подтолкнуть его к разговору на интересующую его тему, но этого не потребовалось.
– Интересный парень этот Самюэл, – начал Гирлинг. – В книге о нем говорится кратко, но я много его изучал. Сегодня, разумеется, совершенно забыт, но в свое время был важной фигурой. Я всегда подумывал вставить свои заметки о нем в другую книгу.
Он снова смахнул пот со лба, снял шляпу и принялся ею обмахиваться.
– По профессии он был инженером. Точнее, горным инженером из Манчестера и при том евреем, что, на мой взгляд, не такая уж большая демографическая группа. Первоначально приехал в Египет устанавливать систему подъемного механизма на фосфатной шахте неподалеку от Харги и в итоге остался техническим советником археологических партий в Луксоре. Пинскер первый понял, насколько важно должным образом вентилировать глубокие гробницы в Долине царей. Если бы не он, к нашему времени в них уже ничего бы не осталось. Хотя кого это волнует?
Гирлинг покосился в сторону бассейна, где две женщины в бикини сидя на плечах у тучных мужчин и заливаясь визгливым смехом, стреляли друг в друга из водяных пистолетов.
– Вот он глас сирены по имени Femina britanica
[61]
, – вздохнул ученый, морщась и передвигая стул так, чтобы не видеть этой сцены. За его плечом поблескивала на солнце изумрудная дорога Нила.
Несколько мгновений Халифа не мог оторвать взгляда от баржи, боровшейся с течением у западного берега реки. Ее нос вспенивал воду и оставлял на поверхности рваные раны. Но прежде чем этот образ им окончательно овладел, снова раздался гулкий голос англичанина:
– …Жил в трущобах Манчестера. Его отцом был говоривший на идиш неграмотный сапожник. Чтобы выучиться на инженера, сыну пришлось бороться с жуткой бедностью и дискриминацией на религиозной почве. Он был во всех отношениях блестящим человеком, но в то же время непростым. На его плечи давил груз строгих социалистических принципов, и это отдаляло его от других колонистов. Он постоянно цапался с людьми и был печально известен тем, что по всякому поводу пускал в ход кулаки.
Гирлинг сделал несколько боксерских движений руками, и Халифа вспомнил рассказ Мэри Дюфресн о том, как Пинскер напал на человека из Курны.
