Он глядел на пламя, и взгляд его медленно, очень медленно проникал в мерцающее сердце огня. Сидя недвижно, он позволил разуму войти в пламя, раствориться в нем, слиться с его естеством, а затем постепенно соединиться с ним на куда более глубинном уровне, где самые его молекулы не смешаются с молекулами огня.
В душе Пендергаста мерцающий огонек разросся, заполнил мир, представился вечным, неугасимым, бескрайним — и вдруг угас. Его место заняла бескрайняя кромешная чернота.
В полной недвижности и спокойствии Пендергаст ожидал, пока явится его «дворец памяти» — собрание знаний и опыта, откуда можно почерпнуть важное и нужное во времена испытаний. Но знакомые мраморные стены не поднялись из темноты. Вместо этого Пендергаст увидел себя в тесной, похожей на чулан комнате с низким косым потолком. Впереди оказалась решетчатая дверь, за нею неприглядный коридор. За спиной была стена, покрытая карикатурно выглядящими, запутанными диаграммами и картами с отметками кладов. Диаграммы и карты казались нацарапанными детской рукой.
Эту комнату под задней лестницей старого дома на Дофин-стрит Диоген и Алоизий Пендергасты в детстве звали Пещерой Платона. Она была их тайным убежищем. Там братья строили детские планы и мечтали… до рокового случая, навсегда разорвавшего их дружбу.
Уже второй раз погружение в память неожиданно уводило Пендергаста в эту комнату. Сраженный внезапным подозрением, он вгляделся в сумрачную глубину комнаты. Так и есть: там сидел его брат. Пендергаст увидел его мальчишкой лет девяти-десяти, в блейзере и шортах — униформе Лушера, школы, где учились братья. Диоген рассматривал репродукции в альбоме Караваджо. Он посмотрел на Алоизия, сардонически улыбнулся и снова уставился в книгу.
— Снова ты, — произнес Диоген странно взрослым голосом. — Как раз вовремя. Морис только что заметил бешеного пса, бегущего по улице близ дома Ле Претра. Давай-ка попробуем загнать собачку в монастырь Святой Марии, а? Сейчас полдень, монахини, наверное, все на мессе.
Пендергаст не ответил. Диоген перевернул страницу:
— Это моя любимая картина — «Усекновение головы Иоанна Крестителя». Заметь, как женщина слева опускает блюдо, чтобы палач положил на него голову Иоанна. Насколько все продумано! А дворянин, который стоит над Иоанном и руководит процедурой, — от него прямо веет спокойной властностью! Так и я хотел бы выглядеть, когда…
Он внезапно умолк и перевернул страницу.
Алоизий все молчал.
— Давай угадаю, — предложил Диоген. — Ты по поводу дорогой безвременно усопшей жены.
Алоизий кивнул.
— Знаешь, я видел ее однажды, — сказал Диоген, не отрывая взгляда от книги. — Вы двое сидели в беседке на задворках сада, играли в карты. А я наблюдал из-за кустов глицинии. М-да, возбужденный эротоман, подсматривающий за влюбленными, и все прочее в том же духе… Но сцена была идиллическая. Хелен такая элегантная, грациозная. Напомнила мне мадонну в «Непорочном зачатии» Мурильо. Frater,
[8]
ты думаешь, она еще жива?
— Джадсон сказал мне это. Мотивов лгать у него не было, — ответил Алоизий.
Диоген по-прежнему не смотрел на брата.
— Не было мотивов лгать? Едва ли. Он хотел причинить тебе наибольшую возможную боль перед смертью. Такое воздействие ты оказываешь на людей. — Он перевернул страницу. — Полагаю, ты ее выкопал.
— Да.
— И?
— ДНК совпала.
— И ты по-прежнему считаешь ее живой? — Диоген хохотнул.
— Рентгенограмма челюсти тоже показала совпадение.
— И у трупа не хватало руки?
Алоизий долго молчал.
— Да, — выговорил он наконец. — Но анализ отпечатков пальцев не дал убедительного совпадения.
— Да уж, представляю себе состояние тела. Как ужасно для тебя запечатлеть именно такой ее последний образ… Ты уже нашел ее свидетельство о рождении?
Пендергаст был захвачен врасплох. В самом деле, он ни разу не видел ее свидетельство о рождении. Это казалось неважным. Он всегда считал, что она родилась в Мэне. Но ведь это очевидная неправда.
Диоген постучал ногтем по репродукции «Распятия святого Петра» и произнес задумчиво:
— Интересно бы знать, как распятие вниз головой влияет на умственные процессы… — Он посмотрел на брата: — Frater, ты был, выражаясь вычурно, обладателем ее чресел. Ты был родной для нее душой, да?
— Я так считал.
— Прислушайся к своим чувствам. Что они говорят тебе?
— Она жива.
Диоген расхохотался, качаясь на стуле, сверкая здоровыми детскими зубами и розовым нёбом. Взрослый смех, исходящий из детского рта, казался гротескным извращением. Алоизий терпеливо ожидал, пока брат успокоится. Наконец тот замолк, пригладил волосы и отложил книгу.
— Как это показательно! Словно опять нахлынул зловонный прилив. Старые гнусные гены Пендергастов проснулись в тебе. Это твоя личная маниакальная иллюзия. Здравствуйте, и добро пожаловать в семью!
— Это не иллюзия. Это правда.
— Ха-ха!
— Ты мертв. Что ты можешь знать?
— Неужели я по-настоящему мертв? Et in Arcadia ego!
[9]
Настанет день, когда все Пендергасты дружно возьмутся за руки, воссоединившись в самом нижнем из кругов ада. Что за чудесная семейная вечеринка получится, ха-ха-ха!
Яростным усилием воли Пендергаст разорвал поток воспоминаний — и снова оказался в старой гардеробной, в высоком кожаном кресле, с одинокой свечой на столе перед собою.
Глава 43
Вернувшись в зал на третьем этаже, Пендергаст рассеянно отпил немного шерри. Сказав Морису, что целиком оправился, он по сути солгал — и это стало особенно ясным, когда он осознал свою ошибку, такую простую, но серьезную.
Разыскивая документы о Хелен, он пренебрег важнейшим — свидетельством о рождении. Все остальное отыскал. Новость о том, что во второй класс начальной школы она поступила, владея лишь португальским языком, так изумила Пендергаста, что он совершенно упустил из виду вопрос о том, где ее свидетельство о рождении и почему его нет среди документов. Наверняка она спрятала его в месте легкодоступном, но хорошо скрытом. А значит, логично искать свидетельство в доме, в котором она жила перед смертью.
Агент глотнул еще шерри и поднял бокал на свет, чтобы оценить насыщенный янтарно-золотистый цвет напитка. Пенумбра велика, там масса комнат, коридоров — и мест, где можно спрятать клочок бумаги. Хелен умна. Нужно хорошенько все обдумать.
Пендергаст стал медленно перебирать в памяти возможные тайники — и отвергать их.
Несомненно, тайник должен быть в месте, где Хелен проводила много времени, где ее присутствие не показалось бы необычным. Место, где она ощущала комфорт, безопасность. Документ должен находиться там, откуда его вряд ли переместят, в предмете, который не заберут на починку либо чистку, который не вызывает подозрений и особого интереса.
