Гамильтон смотрел на Питта, и в его широко открытых глазах читалась озадаченность. Однако в его тонких чертах сквозила и некая грусть, как будто он увидел, как все его мечты разбились в прах, и теперь он вынужден все восстанавливать, преодолевая еще не утихшую боль потери.
— Инспектор Питт, что я могу вам рассказать такое, что вы еще не знаете?
— Вы читали о смерти Вивиана Этериджа?
— Конечно. Думаю, в городе нет ни одного человека, кто не читал бы об этом.
— Вы знакомы — лично или понаслышке — с его зятем, мистером Джеймсом Карфаксом?
— Немного. Не близко. А что? Неужели вы думаете, что он как-то связан с анархистами? — На его губах опять промелькнула улыбка — абсурдность такого предположения скорее позабавила, чем возмутила его.
— А вы не считаете это вероятным?
— Не считаю.
— Почему? — Томас попытался придать своему голосу скептические нотки, как бы намекая на то, что именно в этом направлении и идет расследование.
— Если честно, он не способен страстно увлечься чем-то столь глубоким и сохранить верность делу.
— Столь глубоким? — Питту стало любопытно. Он не ожидал услышать такую причину: не нравственные препоны, а эмоциональная ограниченность. Эта характеристика говорила о Гамильтоне больше, чем, возможно, о самом Джеймсе Карфаксе. — Вы не допускаете, что он считает это мерзким, неэтичным? Предательским по отношению к своему классу?
Гамильтон слегка покраснел, но глаза не опустил и продолжал прямо смотреть на Питта.
— Я очень удивился бы, если бы он рассматривал этот вопрос под таким углом. По сути, я сомневаюсь, что он когда-либо задумывался о политике, если только с той точки зрения, чтобы система оставалась такой, какая она есть, и обеспечивала ему желаемый образ жизни.
— Какой именно?
Гамильтон едва заметно пожал плечами.
— Насколько мне известно, кутить с друзьями, немножко поигрывать, посещать скачки и модные приемы, театры, обеды, балы — а изредка выкраивать себе ночь с проституткой, — возможно, раз или два сходить на собачьи или кулачные бои, если выяснить, где они проводятся.
— Вы невысокого мнения о нем, — бесстрастно произнес Питт.
Гамильтон пренебрежительно поморщился.
— Думаю, он не хуже многих других. Но я не могу поверить в то, что он хорошо замаскировавшийся пылкий анархист. Честное слово, инспектор, нет такой маскировки, которая могла бы долго это скрывать.
— Он выигрывает в азартных играх?
— В целом нет, если судить по тем сплетням, что я слышал.
— Однако он платит долги. У него есть значительные личные средства?
— Сомневаюсь в этом. Его семья небогата, хотя его мать унаследовала какой-то почтенный титул. Он удачно женился, как вам известно. Хелен Этеридж была чрезвычайно богатой наследницей — теперь, я полагаю, виды на наследство стали реальностью. Думаю, она оплачивает его долги, любые, какие бы то ни было. Его проигрыши невелики, насколько мне известно.
— Вы член «Будл»?
— Я? Нет, мои интересы лежат в несколько иной плоскости. Но у меня есть знакомые, которые состоят там. Общество очень маленькое, инспектор. И мой отец жил в миле от Пэрис-роуд.
— Но вы уже много лет не живете в доме отца.
Вся веселость и раскованность Гамильтона улетучились в одно мгновение, как будто кто-то открыл дверь и впустил в комнату зиму.
— Да. — Его голос прозвучал напряженно, сдавленно, словно в горле стоял ком. — После смерти моей матери отец снова женился. Я к тому времени уже считался взрослым, поэтому то, что я переехал от него в собственный дом, было естественным и соответствовало правилам приличия. Но это никак не связано с Джеймсом Карфаксом. Я упомянул об этом только для того, чтобы показать вам, что в обществе все друг о друге всё знают, если эти люди вращаются в одних и тех же кругах.
Питт уже сожалел о том, что непроизвольно причинил ему боль. Ему нравился Барклай, и он не ставил себе целью разбередить старую рану, которая едва ли имела отношение к смерти либо Локвуда Гамильтона, либо Этериджа.
— Конечно, — согласился он извиняющимся тоном. Чем меньше бередишь рану, тем быстрее она затягивается. — Вы упомянули других женщин в качестве гипотезы, вытекающей из стиля его поведения, или вам об этом что-то известно?
Гамильтон облегченно вздохнул.
— Нет, инспектор. Сожалею, но мои предположения основывались исключительно на его репутации. Вполне возможно, что я несправедлив к нему. Мне не нравится этот человек, поэтому, прошу вас, делайте скидку на это, когда оцениваете мои слова.
— Вы были знакомы с супругой Карфакса до того, как она вышла за него?
— О да.
— Мистер Гамильтон, вам нравилась Хелен Этеридж? — Питт задал вопрос напрямик, без каких-либо обиняков.
— Да, — так же прямо ответил Барклай. — Но не в романтическом плане, как вы понимаете. Она всегда казалась мне очень юной. В ней было нечто детское, она напоминала мечтательную девочку. — Он грустно улыбнулся. — Которая впервые сделала себе взрослую прическу и надела длинное платье.
Питт представил миссис Карфакс, ранимую, полную граничащей с обожанием любви к мужу, и мысленно согласился.
— К сожалению, все рано или поздно взрослеют, — с добродушной усмешкой добавил Гамильтон. — Возможно, с женщинами это происходит реже. — Он прикусил губу, как будто пожалел о сказанном и хотел забрать слова обратно. — Как бы то ни было, с некоторыми. Боюсь, инспектор, я мало чем смогу вам помочь. Мне безразличен Джеймс Карфакс, но я готов поклясться, что он никак не связан с анархистами или с другими тайными политическими группами и что он не маньяк Он именно то, чем кажется: эгоистичный молодой человек, который от скуки пьет чуть больше разумного и любит покрасоваться, но не имеет достаточно финансовых средств, чтобы, не используя деньги жены, поддерживать такой же уровень жизни, как у его друзей, и это раздражает его, однако не настолько, чтобы он отказался от этого.
— А если его супруга перестанет снабжать его деньгами? — спросил Питт.
— Не перестанет. Во всяком случае, я сомневаюсь, что перестанет, — поправился Гамильтон, — если только он не перейдет границы и не совершит нечто, что причинит ей слишком сильную боль. Но я не думаю, что он глуп до такой степени.
— Да, я тоже так не думаю. Спасибо, мистер Гамильтон. Я высоко ценю вашу искренность. Вполне возможно, вы тем самым избавили меня от необходимости тратить время на поиски ответов на столь деликатные вопросы.
Томас встал. Час был поздним, за окном сильно похолодало, ему очень хотелось домой. Завтра наступит очень скоро, а он практически ничего не достиг.
Барклай Гамильтон тоже встал. Он оказался выше, чем предполагал Томас, и более худым. Вид у него был смущенный.
