— Спасибо. Сожалею, но я вынуждена просить тебя подождать меня здесь. Надеюсь, я долго не задержусь.
— Все в порядке, мэм, — услышала она приглушенный туманом голос Форбса. — Ее светлость велела нам ждать вас у самого крыльца, вот мы и подождем.
Гарнет Ройс принял ее вполне любезно, однако держался холодно и не скрывал своего удивления. Он явно забыл, что виделся с ней, когда она навещала Аметист после смерти Локвуда Гамильтона, и поэтому плохо представлял, кто она такая. Шарлотта решила не тратить время на светскую болтовню.
— Сэр Гарнет, я приехала к вам, так как собираюсь написать книгу об одном религиозном движении, к которому перед смертью примкнула ваша супруга Наоми Ройс.
Лицо Ройса окаменело.
— Моя жена принадлежала к англиканской церкви, мэм. Вас ввели в заблуждение.
— Вовсе нет, если судить по ее письмам, — таким же ледяным тоном возразила Шарлотта. — Она написала несколько очень личных, очень трагичных писем некой Лиззи Форрестер, которая тоже была членом этого движения. Мисс Форрестер эмигрировала в Америку, и письма не дошли до нее. Они остались здесь, в нашей стране, и попали ко мне в руки.
Лицо Ройса осталось бесстрастным, зато рука потянулась к шнурку звонка.
Шарлотта поняла, что нужно поторопиться, пока он ее не вышвырнул. Она открыла свой ридикюль, достала письма и принялась читать вслух, начав с того письма, в котором Наоми рассказывала, как муж запретил ей ходить на собрания своей религиозной общины, а когда она отказалась подчиняться, запер ее в спальне, как она поклялась, что не будет есть, пока ее не выпустят из комнаты и не позволят свободно следовать своим убеждениям. Дочитав до конца, Шарлотта посмотрела на Ройса. Его глаза гневно блестели, руки были сжаты в кулаки, всем своим видом он выражал глубочайшее презрение.
— Я могу допустить только одно: вы угрожаете устроить скандал, если я вам не заплачу. Шантаж — это мерзкое и опасное дело, и я посоветовал бы вам отдать мне письма и покинуть мой дом, пока вы еще сильнее не усугубили свое положение.
Как он ни старался, ему не удалось полностью скрыть свой страх, и Шарлотту охватило величайшее отвращение. Ей опять вспомнилась Элси Дрейпер, проведшая всю свою жизнь в Бедламе.
— Сэр Гарнет, мне от вас ничего не нужно, — хрипло произнесла она, потому что от возмущения у нее пересохло в горле. — Кроме одного: чтобы вы поняли, что совершили. Вы отказали женщине в праве идти к божьей истине своими путями и следовать убеждениям, в которые она верила всем сердцем. Во всем остальном она была покорна вам! Но вы захотели заполучить всё, ее ум и душу. Ведь разразился бы страшный скандал, не так ли? Как же, супруга депутата парламента примкнула к религиозной секте! Ваши политические соратники отвернулись бы от вас, то же сделали бы и ваши друзья! Поэтому вы посадили ее под замок и стали ждать, когда она подчинится вам. Только вы не знали, насколько истово она верила, насколько сильна была в этой вере. Она предпочла умереть, лишь бы не отречься от того, что считала истиной. И умерла!
Представляю, как вы тогда запаниковали. Вы послали за своим братом, чтобы он подписал свидетельство о смерти от скарлатины… — Ройс попытался перебить Шарлотту, но она этого не допустила, повысив голос: — И он согласился на это, чтобы избежать скандала. «Запертая в комнате супруга депутата парламента совершает самоубийство! Ее до этого довел муж или она была безумна? Умопомешательство — семейная черта?»
И только Элси, верная Элси, возражала, она хотела рассказать правду, и вы упрятали ее в Бедлам! Семнадцать лет в сумасшедшем доме, семнадцать лет в состоянии живого трупа! Неудивительно, что она стала охотиться за вами с бритвой, когда ее выпустили! Да поможет ей Господь! Если она и не была безумна, когда вы ее туда упрятали, то к тому моменту, когда ее выпустили, она полностью лишилась рассудка!
В воцарившейся на несколько мгновений пугающей тишине Шарлотта и Ройс с негодованием смотрели друг на друга. И вдруг выражение на лице Гарнета изменилось. Он и в самом деле понял, что совершил нечто ужасное, что поступил варварски, бросил вызов всем человеческим устоям, пренебрег правом и обязанностью сильного защищать слабого и заботиться о его благе. Но потом он отмахнулся от этих мыслей и еще несколько минут размышлял, принимая какое-то очень важное для него решение. Часы на камине тихо тикали, из кухни донесся отдаленный звон: кто-то уронил металлический поднос.
— Моя жена была слаба умом и характером, мадам. Вы не знали ее. Она была подвержена внезапным фантазиям и легко подпадала под влияние различных шарлатанов и людей с нездоровым воображением. Они хотели от нее денег. Возможно, в письмах об этом ничего не сказано, но это действительно так, и я опасался, что они воспользуются ее слабостью. Как и любой другой ответственный человек, я запрещал им переступать порог моего дома.
Он судорожно сглотнул, изо всех сил стараясь сдерживать свой ужас перед скандалом, который может разразиться, если этому не помешать.
— Я недооценил ее. Она оказалась более восприимчивой к их сладким речам, чем я предполагал. А все из-за слабого здоровья, которое повлияло на ее сознание. Сейчас я понимаю, что мне следовало бы обратиться за медицинской помощью для нее задолго до того, как я это сделал. Я считал, что жена проявляет своеволие, хотя на самом деле она страдала от бреда, вызванного лихорадкой и влиянием тех людей. Я сожалею о том, что сделал. Вы не представляете, как сильно я сожалею об этом, все эти годы.
Шарлотта почувствовала, что ситуация ускользает из ее рук. Ройсу каким-то образом удалось извратить ее слова и подать всю историю под другим соусом.
— Но вы не имели права решать, во что ей верить! — выкрикнула она. — Ни у кого нет права делать выбор за другого человека! Как вы посмели? Как вы осмелились решать, что должен желать другой человек? Это не покровительство, это… это… — Она замолчала, подыскивая слово. — Это тирания! И это неправильно!
— Это долг сильного и возможность защитить слабого, мадам, — в частности, того, кто оказался под его опекой по рождению или по воле судьбы. Вы обязательно обнаружите, что общество не поблагодарит вас за то, что вы решили заработать на несчастье моей семьи.
— А как же Элси Дрейпер? Что вы сделали с ее жизнью? Вы же заперли ее в сумасшедшем доме!
Губы Гарнета тронула слабая улыбка.
— Мадам, вы действительно настаиваете на том, что она не была безумна?
— Да, на тот момент, когда вы ее туда поместили! — Шарлотта проигрывала сражение, она видела это по лицу Ройса, слышала по его голосу, который с каждым мгновением звучал все громче и увереннее.
— Будет лучше, мадам, если вы покинете мой дом. Здесь для вас ничего нет. Если вы напишете свою книгу и упомянете имя любого из членов моей семьи, я подам на вас в суд за клевету, и общество отвернется от вас, назвав вас дешевой авантюристкой, кем вы на самом деле и являетесь. Всего хорошего. Мой лакей проводит вас до двери. — И он дернул за шнурок звонка.
