– Я счастлив! – слишком страстно для зануды
откликнулся Фирсов. – Поймите меня правильно, там экземпляр для коллекции, вещь
дорогая моему сердцу, уже любимая… Хочу развернуть ее в одиночестве,
насладиться без чужих глаз. Извините за откровенность!
Я встала.
– До свидания.
Фирсов, продолжая нежно обнимать пакет,
вскочил.
– Всего хорошего. Кстати, пятнадцать процентов
психической стабильности – замечательный результат. Не хотите у нас пару
месяцев позаниматься?
– Спасибо, времени нет, – отказалась я от
предложения. – Где моя машина?
– Сейчас провожу вас к автомобилю, –
засуетился Иван Николаевич и пошел к двери, по-прежнему не выпуская из рук
посылку.
Я потрусила за Фирсовым. Похоже, преподавателю
очень хочется остаться наедине с ночным горшком, вон как Иван Николаевич бежит
вперед, думаю, он мечтает поскорее избавиться от «курьерши».
Глава 29
Не успела я войти в родной дом, как на меня
обрушились телефонные звонки. Сначала позвонила Маруся из Парижа, трубку у нее
выхватила Ирка, следом внимания потребовал Иван, который нажаловался на Банди,
поломавшего в саду кусты флоксов.
Не успела я перевести дух, как домашний
аппарат вновь ожил. Теперь из трубки звучал голос Ольги:
– Почему у тебя не отвечает мобильный?
– Разрядился, – пояснила я.
– Надо вовремя заряжать, – Зайка не упустила
момента, чтобы поучить меня. – Наверное, куришь в доме?
Я заверила Ольгу, что даже не прикасаюсь к
сигаретам, и пообещала каждый день тщательно проветривать все комнаты.
Последним, уже глубоко за полночь, до меня
дозвонился Овсянкин.
– У тебя мобильный тю-тю, – сообщил он.
– Батарейка села, – в который раз пояснила я.
– А Дегтярев рассказывал, что ты раз в два
месяца трубку теряешь, – радостно насплетничал Валерий.
Я обиделась.
– Хочешь расскажу, как полковник заезжает в
Ложкино в гараж? Сначала он берет слишком круто вправо и ломает зеркало на
крыле, потом, решив исправить незадачу, выворачивает налево и ломает зеркало на
другом крыле. В конце концов Александр Михайлович попадает-таки в гараж, но
всякий раз врезается в запасные колеса, которые сложены у стены, и в одном
случае из пяти разбивает задний фонарь.
– Прикольно! – захохотал Овсянкин.
– Делу время, потехе час. Говори, что узнал, –
менторски провозгласила я. И вздрогнула: неужели заразилась занудством от
Фирсова?
Овсянкин откашлялся.
– В отношении родственников жертв. В Москве их
сейчас не так много. Олимпиада Борисовна Палкина, мать Валентины, потом дед и
брат Анны Родионовой. Бусыгин Ким Ефимович и Родионов Анкибу Николаевич.
Суперское имечко у парня! Это все. Остальные либо умерли, либо уехали.
– Где проживает Анкибу Родионов? –
занервничала я. – Есть адрес?
– Конечно. Прописан вместе с дедом! Улица…
Я быстро перебила Валерия:
– Мне нужно фактическое место проживания, а не
дом, в котором он прописан!
Овсянкин растерялся.
– И как я его тебе найду?
– Не знаю!
– Мне потребуется много времени.
– А кому сейчас легко? – не успокаивалась я. –
С пропиской просто разобраться – влез в компьютер, и готово. Но возьмем мою
подругу Оксанку. Она зарегистрирована на городской квартире, но там ее уже пару
лет не видели, Ксюта живет в поселке в области, она себе дом построила. Кстати,
дедушка Бусыгин коротает денечки в пансионе «Солнечный парк», а значится
проживающим совсем в другом месте.
– Таких граждан пруд пруди, – согласился
Валерий.
– Вот и добудь мне истинный адрес Анкибу.
– Не злись, – вздохнул Овсянкин, – подумаю над
этим. Теперь об Алене Фурыкиной.
– Стой! – велела я помощнику. – У Анкибу
Родионова была жена. Дай ее координаты.
– Это легко, – забубнил Валерий, – но данные
снова будут по официальной регистрации. Так, так… ты ошибаешься! Анкибу никогда
не оформлял брак.
– Почему? – удивилась я.
– Умный человек, – вздохнул Овсянкин. – Или
свою маму послушал. Родители плохого не посоветуют!
– Но мне известно, что некая Жанна называет
себя его бывшей супругой.
– И ничего странного, – сказал Овсянкин. –
Гражданский брак, отношения не скреплялись штампом, никакой ответственности, и
детей небось нет. Да уж, только дураки учатся на своих ошибках, а умные
учитывают печальный опыт других и пользуются презервативами.
– Твоя тройня приехала домой! – догадалась я.
– Почему же счастливый папаша торчит в рабочем кабинете?
– Кто-то же должен семью кормить, поить,
обувать, одевать? – тяжело вздохнул Валера. – Да и дел полно, днем не успеваю
все переделать. Ничего, я здесь на диване спать лягу.
– Насчет ботиночек для новорожденных пока не
беспокойся, – язвительно сообщила я, – всякие там сапожки и сандалики им еще
месяцев восемь не понадобятся, можешь временно вычеркнуть из бюджета данную
статью расходов. А вот бросать в сложной ситуации жену некрасиво. Думаешь, у
нее двенадцать рук?
– Там народу, как тараканов, – мрачно
отозвался Овсянкин. – Моя мать, теща, тесть, две сестры, все помогают, в
квартире не повернуться!
Я захихикала:
– И ты удрал от семейного уюта? Прикрылся
службой?
Овсянкин обиженно засопел:
– Вообще-то, я считал, что нам и одного
ребенка заводить рано. Еще на ноги не встали!
– Сочувствую, но теперь разговор на эту тему
бессмысленен. Ничего, все уладится, образуется, – начала я утешать павшего
духом парня, – тройня – не самое страшное, что может случиться. Вон одна
американка родила сразу восьмерых, и ничего, даже улыбалась с мужем на фото.
– Я бы застрелился, – печально заметил
Овсянкин. – Нахожусь в глубочайшей депрессии. Народ поздравляет, по плечу
хлопает, кричит: «Отец-молодец», – а мне все хуже и страшнее.
