Американец покорно проглотил розовую жидкость,
а у меня в животе развернулись масштабные военные действия. Вот только, в
отличие от бабы Нилы, я понимала: растворенные в воде кристаллы не заменят
антибиотиков, надо посоветовать студенту идти к доктору и самой поспешить в
аптеку.
– Глотай, глотай, – приговаривала баба Нила, –
не морщись, на вкус это лучше водки.
Я кашлянула, открыла рот, и тут в кухню вплыла
Прасковья Никитична.
– Нина здесь? – вполне нормальным голосом
спросила она.
– Не заходила, – прокряхтела баба Нила.
– Я ушла и не вернулась, – понизила голос мать
Силаевой, – говорила я ей: не затевай. А она словно с привязи сорвалась,
ополоумела, заорала: «Хочу его выручить, плевать на людей». Ой, плохо
получилось! Поймали Нину фашисты, утащили в Краснодон, пытали и убили. За
листовки!
Томас подавился марганцовкой и стал отчаянно
кашлять. Я похлопала его по спине:
– Не нервничай, Прасковья Никитична бредит,
она пересказывает роман писателя Фадеева «Молодая гвардия».
– Продукты она ему не носила, запрет вышел, –
монотонно бубнила старшая Силаева, – и о детях не думала. Конечно, он мне сын,
но ведь наделал беды! Хорошо, его Гитлер не расстрелял. А теперь за Ниной
пришли!
Баба Нила приблизилась к Прасковье, обняла ее
за плечи и внятно, словно беседуя с трехлетним малышом, произнесла:
– Давай я тебя кашкой угощу.
В глазах безумной зажегся интерес:
– Геркулесовой?
– Конечно, – еще нежнее запела баба Нила и за
две минуты навела полный порядок на кухне.
Прасковья Никитична получила тарелку овсянки,
а Томас был отправлен бриться в ванную. Мать Коли села на табуретку, посмотрела
на меня и сказала:
– Не дай бог из ума выжить. Отчего это с
Прасковьей напасть такая приключилась?
– Наука пока бессильна против старческого
маразма, – ответила я, с жалостью глядя на Прасковью. – Врачи не придумали
таблеток от идиотизма, это с каждым случиться может.
– Если пойму, что превращаюсь в ходячий ужас,
выпрыгну из окна! – воскликнула баба Нила.
– Беда в том, что сам человек свою болезнь не
осознает, – вздохнула я. – Прасковье Никитичне кажется, что она адекватна и
нормальна.
Старуха оторвалась от тарелки:
– Дурой меня считаете?
– Сахарком тебе кашку посыпать? – заботливо
предложила баба Нила.
– Точно, – кивнула Силаева, – а я ем и думаю:
ну почему геркулес такой невкусный? Ох, фашист проклятый, из-за него, видно,
Нинку убили!
– И вот странность, – пригорюнилась баба Нила,
– ну как так получается? Вроде Прасковья ку-ку, а с другой стороны, ничем от
других людей не отличается. Одно слово у нее безумное, другое – разумное.
Сверху раздался грохот, баба Нила вскочила и
ринулась из кухни с криком:
– Что там случилось? Кто гопак пляшет?
– Если кто и лишился ума, так это Нила, – с
обидой произнесла Прасковья. – Нинка сегодня ночевать не явилась, ее фашист
убил.
– Все будет хорошо, – на всякий случай сказала
я.
– Ох нет, – горько перебила старушка, –
слишком Нина мужа любила, а он, хоть и сын мне, да гад. Все из-за мерзавца
потеряли, с квартиры съехали, по чужим углам с детьми скитаемся. А теперь он,
Гитлер проклятый, до Нинушки дотянулся! Она от меня правду скрывает, да мне уши
Господь не заложил, слух к старости оставил отменный, вот я и разобралась.
– Конечно, конечно, – кивала я, мелкими шажочками
продвигаясь к двери, – еще сахару в овсянку положите.
Я вернулась в свою комнату, на всякий случай
померила температуру, в окошке выскочило «36,2», и решила позвонить Асе
Миткиной. Асенька – коллега Катюши, она тоже врач, но работает на «Скорой».
Выслушав мой сбивчивый рассказ про кактус, Аська захихикала, потом сказала:
– Клизма! Вот лучший способ от всех
отравлений. Только сначала съешь активированный уголь, одна таблетка на пять
кило веса. А затем дуй в сортир с кружкой Эсмарха.
Мы поговорили еще минут десять о пустяках,
потом я взглянула в окно, увидела, как баба Нила, не забыв надеть на сапожки
бахилы, спешит куда-то со спортивной сумкой, и подавилась углем.
Слопать необходимое количество черных пилюль
мне удалось лишь через сорок минут. Еще чуть больше часа я просидела в сортире,
мысленно проклиная тот день и час, когда решила полакомиться арбузом. После
всех процедур мне понадобилось принять душ.
В спальне я очутилась не скоро. На столе
разрывался телефон, номер абонента не определился, но меня это не смутило.
Насторожило другое: из трубки донеслось хриплое дыхание, шорох и более ничего.
– Говорите, – приказала я.
– Ш-ш-ш, – ответила трубка, затем вдруг
прорезался голос стрелка: – Найди… – и снова «ш-ш-ш».
– Мерзавец, – вскипела я, – негодяй!
Непременно тебя отыщу! Можешь быть уверен! Ты убил женщину! Мразь! Глупо было с
тобой договариваться!
– Медведев… – прохрипел голос, – освободите…
не… он…
– Неплохо бы знать твое имя! – перебила я
убийцу. – И не надейся, что, уничтожая невинных людей, ты заставишь сыщиков
плясать под твою дудку! Чем тебе помешала вдова, Маргарита Подольская?
– Она, – еле слышно прошептал снайпер, – она…
она… не она… не я… она… убита…
– Маргарита Подольская? – уточнила я.
– …не… не… человек… не…
– Понятно, – процедила я, – ты, однако,
философ, считающий, что среди людей есть недочеловеки, которых можно
уничтожить.
– Нет, – эхом отозвался киллер, – не… не…
отпусти Фила…
Из трубки снова послышался шорох, хруст, потом
бесстрастный голос произнес:
– Извините, связь прервалась.
То ли снайпер очутился там, где мобильный не
берет, то ли он забыл заправить батарейку.
От негодования у меня перед глазами поплыли
радужные круги. Не знаю, по какой причине киллер избрал меня в качестве своего
доверенного лица, но он сильно просчитался. Теперь я наизнанку вывернусь, а
найду подлеца!
Я вцепилась в телефон, соединилась с Максом и,
не дав ему издать ни звука, спросила:
– Могу я рассчитывать на твою помощь?
