– Я не виноват.
– Можете это доказать? – насела я на Райкина.
– Разве презумпция невиновности отменена? –
взвился мой собеседник. – Не мое дело свою непричастность к преступлению
доказывать.
Я внезапно устала.
– Ладно, сидите до похорон Кощея Бессмертного,
сами это заслужили! Я умываю руки. Нельзя спасти человека, если тот упорно
лезет в петлю. Улик, включая письмо, предостаточно, чтобы вы закончили свои дни
в камере.
Лев Георгиевич принялся тереть глаза:
– Я не виноват, не виноват, не виноват!
– Сколько раз уже звучали данные слова, – на
манер романса пропела я.
– Могу легко доказать, что не имел с
Подольской никаких отношений, – вдруг тихо вымолвил Лев.
– Ну? Сделайте это, – потребовала я.
Райкин наклонился вперед:
– Вы правы, я защищаю любимого человека,
вследствие моего признания он может пострадать. Я уже говорил: для меня главное
семья, позор ей не нужен.
– Думаете, ваша жена от суда будет в восторге?
Пресса, камеры, материалы в газетах, телерепортажи, пересуды соседей, потеря
друзей – вот что ее ждет, – нарисовала я безрадостную перспективу.
– Суд! – подпрыгнул Лев. – Я совсем не думал о
процессе.
– Да ну? – удивилась я в свою очередь. – А как
иначе?
Лев Георгиевич начал сосредоточенно грызть
ногти.
– Как иначе, – повторил он, – вы правы,
хорошо. Но то, что я сообщу вам, не должно выйти за пределы кабинета. Я не имел
отношений с Маргаритой Подольской, никогда не видел ее и вообще не вступаю в
интимную связь с бабами. Я гомосексуалист.
От неожиданности я переспросила:
– Педик?
Лев Георгиевич скорчил гримасу:
– Умоляю вас! Отвратительное слово. Гей.
Пассивная форма. Я не способен на отношения с женщиной, не физиологически,
морально.
– Ага, – растерялась я, – отличная отмазка.
Жаль, ее никак нельзя подтвердить.
Райкин покраснел:
– Я готов на осмотр врача, который по
некоторым, чисто физиологическим признакам подтвердит, что я практикую сношения
не традиционным образом.
Я опешила и промямлила:
– Но вы женаты.
– Это не помеха, – кивнул Лев Георгиевич. – У
нас с Инной нет секса. Ей он не нужен, жена против интимной стороны брака.
Такое случается. Можете поговорить с супругой или устройте нам очную ставку,
если я ей объясню, как важна истина, Иннуся скажет правду.
– Хорошая идея, – кивнула я, – но среди
следственных работников бытует стойкое убеждение: верить женам арестованных
нельзя. Кстати, она вам подарила красивые часы. «Льву на удачу. И.И.».
Рашифровать подпись легко – Инна Ивановна.
Лев Георгиевич свесил голову на грудь:
– Ну, супруга могла преподнести мне часы и
пожелать удачи. Но я скажу правду, это подарок от моего… ну… э… э…
– Любовника, – помогла я. – Он подтвердит факт
вашей связи? Как зовут парня? И.И.? Это…
Внезапно промелькнувшая в голове догадка
заставила меня ахнуть:
– И.И.! Иван Иванович, отец Инны!
Райкин схватил меня за руку:
– Никому ни слова. Вы нас погубите! Да, мы
много лет вместе. Инна знает о нашей связи, я для нее не муж, а лучший друг.
– Отлично устроились, – только и сумела
вымолвить я.
В ту же секунду в кабинет вернулись Павел и
Макс.
– Только послушайте Райкина! – зашумела я.
– Ничего не скажу! – опять уперся Лев
Георгиевич.
– Сама изложу, – отмахнулась я.
– Сволочь! – выпалил он.
– Сам дурак, – обиделась я.
– Лампа, в красный угол, а ты, красавец, в
синий, – скомандовал Гладков. – Романова, начинай.
Спустя короткое время Льва Георгиевича отдали
в руки врача, а потом получили назад с убедительным заключением о способе
занятий сексом, напоили его чаем с печеньем и задали вопрос:
– Кто имел свободный доступ в ваш кабинет и
мог там возиться в одиночестве, не привлекая внимания?
– Арсений, – без особых раздумий ответил Лев.
Я мысленно представила длинноногую, тощую
фигуру помощника.
– Похож на журавля. Лев Георгиевич, вы
приказывали Сене поставить «жучок» на мой телефон? Или оснастить мой автомобиль
устройством слежения?
– Нет, – удивился Райкин, – зачем бы?
Я повернулась к Паше:
– Арсений дал Герману два требования на выдачу
«жучков», они были подписаны начальником управления. Необходима графологическая
экспертиза документов.
– Кто у нас тут главный? – крякнул Паша. – Кот
или мышь?
– Грызуны разбушевались, – засмеялся Макс, – они
страшны во гневе.
Но я не обратила внимания на очередную глупую
шутку Вульфа и вместо того, чтобы обидеться, протянула:
– Знаете, когда мы сидели в ресторане, Арсений
рассказал мне историю про своего приятеля. Тот имел связь с замужней дамой. Все
шло хорошо, пока у нее не умер муж и она не стала требовать, чтобы любовник на
ней женился. Да только Ромео имел другие планы, он собрался повести в загс
девушку из хорошей семьи, с немалым наследством. Сеня очень эмоционально выдал
эту историю, и сейчас я понимаю: никакого приятеля нет, он описывал собственную
ситуацию, она его мучила до такой степени, что Филатов выложил мне все, так
сказать, освободил душу. Глупый, но вполне понятный поступок.
– Данная беседа характеризует Сеню, как
психически неустойчивую личность, способную в момент трудной ситуации на
запланированное убийство, – важно кивнул Гладков.
Макс закатил глаза:
– Паша, да ты психолог! Завидую! У меня
никогда не получалось правильно составить психологический портрет преступника!
Гладков не заметил иронии и покраснел от
удовольствия.
День плавно перетек в вечер, а затем в ночь.
Удивительно, но Арсений Леонидович признался сразу. Едва за ним пришли бравые
ребята в форме, как он начал безудержно болтать.
