Бежала так, что споткнулась о пень, упала,
подрясник разодрала, а сама и не заметила: тут же вскочила да припустила еще
быстрей.
Вылетела на поляну вся белая, с закушенной от
ужаса губой.
– Что такое? Медведь? – кинулся ей навстречу Долинин,
выхватывая револьвер. Полицейские потянулись к винтовкам.
– Нет... нет, – пролепетала Пелагия, ловя
губами воздух. – Ничего.
При виде костра и мирно куривших спутников ей
стало стыдно. Волк на ветке, да еще причмокивающий? Чего только в лесу не
привидится.
– Ну-ка, ну-ка, – тихо сказал Сергей
Сергеевич, отводя ее в сторону. – Вы особа не из пугливых, а сейчас на вас лица
нет. Что стряслось?
– Там волк... Странный... Вроде как на дереве
сидит. И огонек светится... Я про Струка вспомнила. Знаете, такое лесное
чудище, – призналась Пелагия, кое-как выдавив улыбку.
Но Долинин даже не улыбнулся. Посмотрел через
ее плечо в синюю вечернюю чащу.
– Что ж, сходим посмотрим, что за Струк такой.
Покажете?
Пошел вперед, светя фонариком. Шагал уверенно,
не таясь, под ногами громко хрустели сучья, и страх съежился, отступил.
– Вон там, – показала монашка, выведя
следователя к страшному месту. – Вон она, ель.
Сергей Сергеевич бестрепетно раздвинул колючие
зеленые лапы, наклонился.
– Сучок, сломанный, – сказал он. – Наступил
кто-то, и совсем недавно. Жалко, мох, а то бы следы остались.
– Он... Оно рычало, – пожаловалась Пелагия. –
И как-то глумливо, не по-звериному. А главное, хвост вот на такой высоте был. –
Привстала на цыпочки, чтобы показать. – Ей-богу! А огонек исчез. И дымом больше
не пахнет...
Самой сделалось совестно – экую чушь несет.
Но Долинин и тут не стал насмешничать. Потянул
носом:
– Отчего же, немного есть... Знаете,
мадемуазель, я человек рационалистического склада, придерживаюсь научного
мировоззрения. Однако же далек от мысли, что науке известны все земные тайны, не
говоря уж о небесных. Наивно было бы полагать, что природа явлений
исчерпывается законами физики и химии. Лишь очень ограниченные люди могут быть
материалистами. Вы же не материалистка?
– Нет.
– Что ж вы тогда так удивились? Ну, испугались
– это понятно, но удивляться-то зачем? Места здесь сами видите какие. – Он
обвел рукой мрак, которым к ночи укутался Лес. – Где же обитать нечисти, если
не в глубинах вод да лесных чащах?
– Вы шутите? – тихо спросила Пелагия. Сергей
Сергеевич вздохнул.
– Скажите, монахиня, Бог и ангелы существуют?
–Да.
– Значит, есть и Дьявол, и его присные. Это
единственно возможный логический вывод. Существование белого невозможно без
существования черного, – отрезал удивительный следователь. – Ладно, идемте чай
пить.
Глава 4 - Приснилось?
Дикой татарин
До Строгановки добрались к вечеру четвертого
дня.
Деревенька разбросала свои неказистые домишки
на просторном лугу, должно быть, отвоеванном у Леса еще в старинные времена.
Лет двести-триста назад, как явствовало и из
названия деревни, здесь были владения купцов Строгановых – тех самых,
покорителей Сибири. С прежних времен остался прямоугольник трухлявых бревен –
следы крепостцы, да несколько десятков ям, память о некогда бывшей тут соляной
фактории.
Жили в этих местах суровые длиннобородые
мужики, потомки строгановских окаянцев, гулящего сброда, который еще в
шестнадцатом столетии потянулся на здешнее приволье со всей Руси. То, что это
насельники не мирного, земледельческого семени, чувствовалось сразу – и по
отсутствию пашен, и по маленьким, сторожким оконцам изб, и по сушившимся на
плетнях звериным шкурам. Строгановцы земли не пахали. Жили лесованием да
скоблили в давно выработанных ямах каменную соль. Была она скверная, серая,
такую брали лишь крестьяне из окрестных волостей, задешево. А за соснами, на
той стороне быстрой каменистой речки, виднелись утесы – первые отроги Уральских
гор.
Объяснялся с Долининым староста – угрюмый дед,
весь, как леший, заросший седым с прозеленью волосом. Кроме старика в общинной
избе были еще двое немолодых мужиков, ртов не раскрывавшие и только
настороженно пялившиеся на незваных гостей.
Если б не волостной старшина, приходившийся
старосте кумом, никакого разговора, должно быть, вовсе бы не вышло.
Главное, зачем ехали, выяснилось почти сразу.
Заглянув в открытый ящик, староста
перекрестился и сказал, что это точно Петька Шелухин, природный строгановец.
Три года как ушел, и с тех пор его здесь не видывали.
– При каких обстоятельствах он покинул место
жительства? – спросил Долинин.
– Че-ко-ся? – вылупился на него староста,
изъяснявшийся на местном говоре, с непривычки довольно трудном для понимания. –
Че талакаити?
– Ну, почему он ушел?
– То-оно, ушел и ушел. Мы лонись и домишку яво
на обчество отписали, – обвел дед рукой горницу, надо сказать, прескверную – с
низким потолком, в углах серым от паутины.
– «Лонись» – это «в прошлом году», – перевела
Пелагия. – Они устроили в доме Шелухина общинную избу.
– Мерси. Я его не про избу спрашиваю. Что он
за человек был, Шелухин? Почему из деревни ушел?
– ... человечишко, – отчетливо проговорил дед
некрасивое слово, от которого монахиня поморщилась. – Тырта, дрокомеля. Хлопать
был здоров, лижбо сбостить чаво. Не одинова учили.
– А? – спросил Долинин Пелагию. Та пояснила:
– Хвастун, бездельник. Врал много. И в
воровстве замечался.
– Похоже, что наш, – заметил Сергей Сергеевич.
– Повадки сходятся. С чего вдруг Шелухин подался из этих чудесных мест?
Спросите-ка лучше вы, сестра, а то мы с этим Мафусаилом как-то не очень друг
друга разумеем.
Пелагия спросила.
Староста, переглянувшись с молчаливыми
мужиками, ответил, что Петька «отошел с диком татарином».
– С кем? – переспросили хором Сергей Сергеевич
и монашка.
– Ино был такой человек. Не наш. Сысторонь
взялся, нивесть откель.
– Что такое «ино»? – нервно взглянул на
помощницу Долинин. – И еще это – «сысторонь»?
