«Зеркало» по-прежнему издавалось, и его бессменным редактором оставался Вук Кобач. И хотя в этот день сдавался очередной номер, он согласился уделить американцу несколько минут. Но, похоже, пожалел о своем решении, едва Декстер упомянул о Зоране Зиличе.
– Это страшный человек. Лучше бы я никогда о нем не слышал.
– А что случилось?
– Ко мне пришел молодой журналист. Умный, талантливый. Хотел, чтобы я зачислил его в штат. Свободных мест у меня не было. Но он упросил меня заказать ему статью. Я заказал. Его звали Сречко Петрович. Двадцать два года, совсем мальчик.
– И что с ним случилось?
– Попал под автомобиль, вот что с ним случилось. Он припарковал свою машину напротив многоквартирного дома, в котором жил с матерью. Направился к подъезду. Из-за угла выкатился «Мерседес» и переехал его.
– Невнимательный водитель?
– Очень невнимательный. Сумел переехать его дважды. А потом скрылся.
– Такое отбивает охоту писать о Зиличе.
– Вот тут вы правы. Даже издалека он может заказать и оплатить убийство в Белграде.
– Есть у вас адрес матери?
– Минутку… Мы посылали венок. Наверняка на квартиру.
Адрес он нашел, передал гостю, попрощался с ним.
– Последний вопрос. – На пороге Декстер обернулся. – Когда это случилось?
– Шесть месяцев тому назад. Сразу после Нового года. Мой вам совет, мистер Барнс. Ограничьтесь Арканом. Он мертв и никому не угрожает. Оставьте Зилича в покое. Он вас убьет. Я должен бежать, сегодня сдаем номер.
Мать журналиста жила в квартале 23 Нового Белграда. Кел видел этот район на карте, приобретенной в книжном магазине отеля. Собственно, там находился и сам отель, на полуострове, образованном реками Савой и Дунаем, который давно уже не был голубым. А на противоположном берегу располагался центр Белграда.
При коммунистах для рабочих строили целые кварталы с огромными многоквартирными домами. Именно такими по большей части и застроили Новый Белград. Они напоминали бетонные ульи, в которых каждая ячейка-квартира открывалась в длиннющий коридор.
Некоторые дома выглядели получше остальных. Уровень благосостояния жильцов определял те суммы, которые выделялись на техническое обслуживание зданий. В квартале 23 состоятельных жильцов, похоже, не было. Подъезд кишел тараканами. Миссис Петрович жила на девятом этаже, а лифт, разумеется, не работал. Декстер без труда мог подняться на девятый этаж бегом, но задался вопросом, а как это удается старикам, учитывая, что чуть ли не все они – заядлые курильщики.
Не имело смысла ехать к мадам Петрович в одиночку. Она наверняка не знала английского, а он не понимал сербскохорватского. Одна из симпатичных и умненьких девушек, сидевших за регистрационной стойкой отеля «Хайатт», согласилась сопровождать его. Она собиралась замуж, и две сотни долларов за час работы по окончании смены пришлись весьма кстати.
Они приехали в семь и едва не разминулись с миссис Петрович. Она работала уборщицей и каждый вечер в восемь часов отправлялась на другой берег реки, прибираться в одном из административных зданий.
Жизнь у нее выдалась нелегкая, об этом ясно говорило ее морщинистое, изможденное лицо. В свои сорок с небольшим лет выглядела она на все семьдесят. Муж ее погиб на заводе, производственная авария, сына убили под окнами. Как и все бедняки, она с подозрительностью отнеслась к появлению в ее квартире относительно богатых людей.
Кел принес большой букет. Миссис Петрович давно уже никто не дарил цветы. Анна, девушка из отеля, разделила их на три букета и поставила в вазы. Цветы сразу оживили маленькую, обшарпанную комнату.
– Я хочу написать о том, что случилось со Сречко. Я знаю, моя статья ему не поможет, но, возможно, удастся выставить напоказ человека, который это сделал. Вы окажете мне содействие?
Она пожала плечами:
– Я ничего не знаю. Никогда не спрашивала о его работе.
– В тот вечер, когда его убили… При нем были какие-то записи?
– Не знаю. Тело обыскали. Забрали все.
– Обыскали? Прямо на улице?
– Да.
– А дома он работал? Что-то писал? Здесь, в квартире?
– Да, много писал. И ручкой, и печатал на машинке. Но я ничего не читала.
– Могу я взглянуть на его бумаги?
– Их нет.
– Нет?
– Они их унесли. Унесли все. Даже ленту с пишущей машинки.
– Полиция?
– Нет, мужчины.
– Какие мужчины?
– Они вернулись. Через два дня. Посадили меня в угол. Вон туда. Все обыскали. Забрали все, что у него было.
– То есть из тех материалов, которые он готовил для мистера Кобача, ничего не осталось?
– Только фотография. Я забыла про фотографию.
– Пожалуйста, расскажите мне о фотографии.
Он все это узнал через Анну с переводом с языка на язык. За три дня до смерти, Сречко, начинающий журналист, пошел на новогоднюю вечеринку и залил красным вином джинсовую куртку. Мать бросила ее в корзину для грязного белья, чтобы потом простирнуть.
А потом его убили, и ей уже было не до стирки. Она забыла про куртку, бандиты, конечно же, в корзину не полезли. А потом, когда у нее дошли руки до грязного белья, в корзине оказалась и куртка. Она ощупала карманы, прежде чем замочить ее, на случай, если сын оставил в них какие-то деньги, и почувствовала что-то жесткое. Фотографию.
– Могу я взглянуть на нее? – спросил Декстер. – Она у вас?
Мать Сречко кивнула и, как мышка, скользнула к столику в углу, на котором стояла швейная машинка. Вернулась с фотографией.
Мужчину застали врасплох, фотографа он заметил в самый последний момент. Попытался поднять руку, чтобы закрыть лицо, но диафрагма успела открыться вовремя. Мужчина смотрел прямо в объектив, в рубашке с короткими рукавами и светлых брюках.
Фотография была черно-белая, чувствовалось, что снимал непрофессионал, резкости не хватало, но Декстер понимал, что лучше ему не найти. Вспомнил фотографии подростка и мужчины на вечеринке, лежавшие под подкладкой его «дипломата». Всем им недоставало четкости, но в том, что на них изображен один и тот же человек, сомнений быть не могло. Сречко Петрович сфотографировал именно Зилича.
– Я бы хотел купить эту фотографию, миссис Петрович, – сказал Кел.
Она пожала плечами и что-то ответила на сербскохорватском.
– Она говорит, что вы можете ее взять. Ей она не нужна. Она не знает, кто на ней сфотографирован, – перевела Анна.
– Последний вопрос. Перед смертью Сречко куда-то уезжал?
– Да, в декабре. На неделю. Он не сказал, где был, но вернулся с обгоревшим носом.
