Фашистские же метеорологические установки размещались главным образом на Земле Короля Фредерика VIII, на другом конце субконтинента, ниже моря Независимости. Гренландия — самый большой остров в мире. Обе стороны, безусловно, знали о существовании друг друга, но старательно избегали всех контактов, а если случайно и оказывались в поле зрения друг друга, то не показывали вида и тут же стремились удалиться; так обычно поступают люди в случае серьезных недоразумений. Ни о какой стрельбе не могло быть и речи — для этого их деятельность была слишком важна. Было совершенно необходимо, чтобы обе стороны отправляли непрерывный поток данных о погоде, внося тем самым свой особый, чрезвычайно важный вклад в общее дело, не идущий ни в какое сравнение с несложной, по большому счету, службой всей основной армии.
Как-то с трудом верилось, что Джонни каждую ночь писал все новые письма семьям двух погибших, рассказывая им то о нервном срыве, то о delirium tremens. Кроме того, почта поступала сюда только раз в месяц, да и то, если почтовый самолет ухитрялся пролететь под нужным углом над нужным местом, чтобы с помощью крюка подхватить мешок с письмами. Обычно летчик делал три захода и в случае осечки улетал и возвращался лишь через месяц. Однако сбросить почту метеорологам удавалось всегда, что было гораздо важнее; и вероятность того, что они подхватят мешок, в среднем была весьма высока.
* * *
Ни один гражданин Соединенных Штатов Америки, включая генерала Макартура, а также известных голливудских артистов, поступивших на военную службу, ни один из них не вступил во Вторую мировую войну, удостоившись таких фанфар со стороны местной прессы и радио, как Джон Йеркес Айзелин. 6 июня 1942 года подвыпивший судья прибыл в Капитолий
[20]
и вышел к многочисленным представителям средств массовой информации, которых мать Реймонда за два дня, ценой разливанного моря виски и огромного количества закуски, согнала сюда со всей страны, в том числе из Чикаго, а троих — аж из Вашингтона. Айзелин заявил, что считает своим долгом поступить на военную службу, «в любом качестве, будь то офицера или простого солдата корпуса морских пехотинцев Соединенных Штатов».
Газеты и радио буквально захлебывались этими новостями, происходящее зафиксировали на пленке для телевизионных новостей будущего, и все благодаря матери Реймонда, под давлением которой Джонни, в частности, заявил: «Морским пехотинцам просто необходим судья. Только судья сможет наконец ответить на вопрос: они лучшие воины Земли или же всей Вселенной?» Морские пехотинцы оказались втянуты в устроенную матерью Реймонда вакханалию только потому, как объяснила она Джонни, что у них самые большие, самые быстрые мимеографы,
[21]
а на каждых двух солдат приходится один военный корреспондент.
С этого дня Элеонор начала продвигать мужа в губернаторы, и в первых же пяти-шести сообщениях для печати особо подчеркивалось, что этот человек, чье положение государственного служащего требовало, чтобы он не принимал непосредственного участия в войне, а оставался дома «как часть гражданского экспедиционного корпуса, призванного защищать Наши Свободы», предпочел, причем совершенно добровольно, принести ту же жертву, которая была привилегией большинства американцев, и поступить на военную службу в качестве солдата морской пехоты. Дальше оставалось добиться лишь двух вещей. Первая состояла в том, чтобы Джонни оказался за морем и где-то неподалеку от зоны сражений, но и не слишком близко. Второе условие — чтобы ему пришлось выполнять безопасную, не вредную для здоровья и, по возможности, приятную работу.
Именно на этом этапе дело забуксовало, что было чрезвычайно некстати. По счастью, мать Реймонда сумела уладить дело таким образом, что Джонни выглядел еще большим мазохистом от патриотизма. И все же она вышла из себя, хотя всячески старалась этого избегать, и в результате все закончилось окончательным крушением ее отношений с братом, если вообще о каких-то отношениях могла идти речь.
Произошло же вот что. Мать Реймонда решила с помощью брата, которого она всегда без малейших колебаний использовала, договориться с Корпусом морской пехоты относительно офицерского чина для Джонни. Вообще-то она предпочла бы, чтобы Джонни начал военную службу рядовым, а потом она организовала бы ему широко разрекламированное повышение в полевых условиях; за боевые заслуги, разумеется. Однако в последний момент муж уперся и заявил, что согласился пройти через весь этот вздор, только чтобы доставить ей удовольствие, но не собирается проторчать всю войну рядовым, когда в офицерских клубах, и это ему доподлинно известно, порция виски стоит всего десять центов.
Тогда, весной 1942 года, ее брат входил в одну из самых влиятельных правительственных военных комиссий. И вот, сидя в своем офисе в Пентагоне, этот сукин сын посмотрел сестре прямо в глаза и заявил, что Джонни может добиться повышения тем же способом, что и всякий другой, и что, по его мнению, в военное время политические интриги недопустимы! Представьте, именно так он и сказал. Более того, Элеонор моментально поняла, что он говорит всерьез. Ей следовало бы тут же быстренько перестроиться и поискать какой-нибудь другой путь, но она так долго проторчала в офисе брата, что решила высказаться начистоту. Заявила, что когда-нибудь настанет и ее день, и уж тогда она просто разорвет его пополам.
В шоке возвращаясь в Карлтон, Элеонор ругала себя на чем свет стоит. Она недооценивала этого сладкоречивого ублюдка. Ей следовало догадаться, что он годами ждал возможности отказать ей, как какой-нибудь простолюдинке. Гнев нарастал в груди, и она постаралась не расплескать его.
Когда жена вернулась в отель, Джонни был в подпитии, но не слишком сильном. Элеонор повела себя мило и дружелюбно — как обычно.
— Ну, и кто я, душечка? — еле ворочая языком, спросил муж. — Капитан? — Она отшвырнула шляпу и подошла к маленькому столику. — Капитан — это для меня в самый раз, — продолжал Джонни. Она достала из ящика стола телефонную книгу и принялась листать страницы. — Так я капитан или я нет?
— Ты не капитан.
Элеонор сняла телефонную трубку и назвала оператору номер в здании, где располагался офис Сената.
— Значит, я майор?
— Ты будешь паршивым рядовым, если ничего не предпринять, — ответила жена. — Этот гад отшил нас.
— Он никогда не любил меня, милая.
— При чем тут это, черт возьми? Он мой брат. Но не хочет пошевелить пальцем, чтобы помочь нам с морской пехотой, и если в течение сорока восьми часов мы ничего не придумаем, ты станешь призывником, как любое другое ничтожество.
— К чему так волноваться, радость моя? Ты все уладишь.
— Заткнись! Слышишь? Заткнись? — Элеонор побледнела, чувствуя, что теряет самообладание. Она попросила соединить ее с офисом сенатора Банстофсена и пригласить к телефону самого сенатора. — Скажите ему, что это Элли Айзелин. Он знает.
Джонни налил себе еще виски, бросил в стакан кусочек льда, добавил туда же имбирного пива и потащился в туалет, на ходу отстегивая подтяжки.
