— Именно по этой причине мой отец и пожелал, чтобы я на двадцатом году вышел в мир, — сказал Аллейн.
— Значит, ваш отец был человек разумный, — сказала она, — и самый лучший способ исполнить его волю — это пойти по той дороге, на которой все, что в Англии есть благородного и достойного, будет вам попутчиком.
— Вы ездите верхом? — спросил сэр Найджел, глядя на юношу своими глазами навыкате.
— Да, мне в аббатстве много приходилось ездить верхом.
— Все же есть разница между монастырской клячей и боевым конем воина. Вы поете, играете на инструментах?
— На цитоле, флейте и ребеке.
— Отлично! Гербы описываете?
— Любые.
— Тогда опишите вот это, — предложил сэр Найджел, подняв руку и указывая на один из многочисленных щитов со спаренными, строенными и счетверенными гербами, украшавших стену над камином.
— Серебряное поле, — начал Аллейн, — лазоревый пояс, обрамленный тремя ромбами и разделяющий три черных звезды. Надо всем на щите первого герба львиные лапы червленью.
— Лапы выщерблены, — уточнил сэр Лоринг, торжественно качнув головой. — Все это для человека, воспитанного в монастыре, недурно. Вы, вероятно, непритязательны и услужливы?
— Я служил всю жизнь, милорд.
— Умеете и резать по дереву?
— Я резал для монастыря два раза в неделю.
— В самом деле, примерный юноша. Да вы будете оруженосцем из оруженосцев. Скажите мне, пожалуйста, завивать волосы вы тоже умеете?
— Нет, милорд, но могу научиться.
— Это очень важно, — пояснил хозяин. — Я люблю держать свои волосы в порядке, тем более, что за тридцать лет они от тяжелого шлема на макушке слегка поредели. — Тут он снял шляпу и показал лысину, голую, как яйцо, и откровенно блестевшую в отсветах камина. — Вот видите? — добавил он, повертываясь, чтобы показать узкую каемку редких волосков, которые, словно отдельные колосья на пустом поле, все-таки упорно боролись с судьбой, уничтожившей их сотоварищей. — Эти прядки нуждаются в легком смазывании и завивке, и не сомневаюсь, что, если вы взглянете сбоку на мою голову, вы при соответствующем освещении заметите места, где волосы поредели.
— Вам также придется носить кошелек, — сказала леди Лоринг, — мой дорогой супруг так щедр и добр, что готов с радостью отдать его всякому, кто попросит милостыню. Если ко всему этому прибавить некоторые сведения об охоте и обращении с лошадьми, соколами и собаками да еще смелость и галантность, подобающие вашему возрасту, то вы станете вполне подходящим оруженосцем для сэра Найджела Лоринга.
— Увы, госпожа, — ответил Аллейн, — я отлично понимаю, какую честь вы мне оказываете, сочтя меня достойным служить столь прославленному рыцарю, но я настолько чувствую свою непригодность, что не смею взять на себя обязанности, для которых, может быть, столь мало подхожу.
— Скромность и смиренность души, — сказала она, — это самые важные и самые редкие качества пажей и оруженосцев. Ваши слова доказывают, что эти качества в вас есть, а все остальное — вопрос времени и привычки. Никто вас не торопит. Переночуйте здесь, и пусть ваши молитвы помогут вам найти решение. Мы хорошо знали вашего батюшку и охотно поможем его сыну, хотя у нас мало оснований любить вашего брата-сокмана, который непрестанно разжигает в этих местах ссоры и раздоры.
— Мы едва ли сможем быть готовы к нашему путешествию раньше дня евангелиста Луки, — сказал сэр Найджел, — ибо дел предстоит очень много. Поэтому, если вы поступите ко мне на службу, у вас будет время научиться своему devoir
[63]
. Паж моей дочери Бертран жаждет отправиться со мной, но, говоря по правде, он слишком молод для тех трудов, которые могут предстоять нам.
— А я хочу попросить вас об одном, — добавила хозяйка замка, когда Аллейн повернулся, чтобы покинуть комнату. — Насколько я понимаю, вы приобрели в Болье немало познаний.
— Очень мало, госпожа, в сравнении с теми, от кого я их получил.
— Однако для моей цели достаточно, не сомневаюсь. Я бы хотела, чтобы, пока вы здесь, вы посвящали час или два в день беседам с моей дочерью, леди Мод. Дело в том, что она несколько отстала и, боюсь, не питает особой любви к учености, за исключением нехитрых рыцарских романов, которые забивают ей голову всякими грезами о заколдованных девах и странствующих рыцарях… Правда, после дневной службы приходит из монастыря отец Христофор, но он уже очень стар годами и медлителен в речи, так что она получает мало пользы от такого учения. Я бы хотела, чтобы вы занимались в меру ваших возможностей с ней, с Агатой, моей молодой камеристкой, и с Дороти Пирпонт.
Таким образом, Аллейна назначили не только оруженосцем рыцаря, но и наставником трех девиц, что было еще дальше от того способа участвовать в жизни, какой он себе начертал. Но ему оставалось только согласиться и делать, что в его силах, и он покинул зал с пылающим лицом и смятением в мыслях, раздумывая о той гибельной стезе, по которой обречены были отныне ступать его ноги.
Глава XII
Как Аллейн научился тому, чему сам не мог научить
И вот пришли дни, когда во всех южных графствах началось волнение и суматоха, люди чистили оружие, стучали молотками. От деревни к деревне, от замка к замку быстро распространялась весть, что опять начинаются военные сборы и что едва наступит весна, как львы и лилии снова сойдутся на поле брани. Это была великая весть для воинственной древней страны, где ремеслом целого поколения являлась война, где вывоз состоял из лучников, а ввоз — из пленников. Шесть лет ее сыны скучали, обреченные на чуждую им мирную жизнь. Теперь они бросились к оружию, словно осуществляя право своего первородства. Старые солдаты Креси, Ножана и Пуатье радовались, что опять услышат зов трубы, и еще больше радовалась пылкая молодежь, которая годами томилась, слушая военные рассказы своих отцов. Перевалить через высокие горы на юге, победить укротителей горячих мавров, последовать за величайшим полководцем эпохи, увидеть залитые солнцем поля и виноградники, притом, что пограничные посты в Пикардии и Нормандии так же редки и не защищены, как леса Джедборо, — вот роскошная перспектива для племени воинов. От моря и до моря пели тетивы в крестьянских домах и звенела сталь в замках.
Не понадобилось также много времени, чтобы каждая крепость выслала своих кавалеристов и каждое село — своих пехотинцев. В последние дни поздней осени и первые дни зимы все дороги и проселки были полны звуками нагаров
[64]
и труб, ржанием коней и топотом ратников. Начиная от Врекина на валлийской границе и до Котсуолдза на западе или Батсера на юге, не было ни одного холма, с которого крестьяне бы не видели яркого блеска оружия, развевающихся плюмажей и пестрых кистей. С проселков, с просек, с извилистых троп текли ручейки стали и на больших дорогах сливались в широкий поток, он все рос и увеличивался, стремясь к наиболее близкой или удобно расположенной морской гавани. А там с утра до ночи день за днем люди толпились, суетясь и работая, а большие корабли после погрузки один за другим расправляли белые крылья и мчались в открытое море среди звона цимбал, рокота барабанов и веселых возгласов тех, кто отплывал, и тех, кто ждал своей очереди. От Оруэлла до Дарта не было ни одного порта, который бы не отправил своего маленького флота с весело развевающимися флагами и вымпелами, словно суда шли на праздник. Так, в это сумрачное время года военная мощь Англии устремилась к морю.
