Бунтовщики, позабыв о своих врагах, оставшихся в живых, увлеклись грабежом; их возгласы и радостное гиканье разносились по всему замку, когда они тащили оттуда богатые тканые ковры, серебряные фляги, дорогую мебель с резьбой. Полуодетые бедняки, руки и ноги которых были измазаны кровью, расхаживали внизу во дворе, напялив на головы шлемы с плюмажем, а за ними по земле волочились пояса от шелковых платьев леди Рошфор, которыми они обвязывали себя вокруг бедер. Выкатив из погребов бочонки изысканных вин, умирающие от голода крестьяне, присев на корточки, глотали кружка за кружкой выдержанные напитки, которые де Рошфор припас для особо именитых гостей и лиц королевского дома. Иные, нацепив на пики свинину или куски вяленого мяса, совали их в огонь или жадно рвали зубами. Однако нельзя было сказать, чтоб они вовсе не сохраняли порядок, ибо сотни крестьян, снаряженных получше, стояли, опершись на свое незамысловатое оружие, и молча смотрели на пламя, которое уже целиком охватило одну стену замка. Едкий дым от горящего дерева клубился в накаленном воздухе, и Аллейн слышал теперь треск и рев огня.
Глава XXXI
Как пять человек удержали замок Вильфранш
Оруженосец-француз провел небольшой отряд через два узких коридора. Первый был пуст, доступ во второй преграждал часовой-крестьянин, который при виде смельчаков отпрянул в испуге, пронзительным воплем сзывая товарищей.
— Заткни ему глотку, не то нам конец! — крикнул Дюгесклен, бросаясь вперед, и тут, словно струна арфы, прозвенела тетива Эйлварда, и страж упал лицом вниз, судорожно дергая ногами и стискивая пальцы рук. В нескольких шагах от него была узкая, боковая калитка во двор замка. Со двора доносилось такое улюлюканье и гиканье, такие свирепые проклятия и не менее свирепый смех, что даже очень смелый человек не рискнул бы перешагнуть через ненадежный барьер, отделявший их от толпы.
Однако Дюгесклен шепотом сурово и властно приказал:
— Оба лучника идут впереди, дама — между двумя оруженосцами, а мы, трое рыцарей, будем защищать их с тыла и отбивать нападающих сзади. Все! Теперь отворяйте калитку, и да хранит нас бог!
Сначала казалось, что они беспрепятственно достигнут цели, так быстро и бесшумно они шли. Они пересекли уже половину двора, когда кричавшие во весь голос крестьяне сделали попытку их остановить. Несколько человек, преградивших им путь, были уничтожены или отброшены, а преследователей отбили своим оружием три доблестных воина; здравые и невредимые, они добрались до входа в башню, повернулись лицом к толпе, и оруженосец сунул громадный ключ в замок.
— Боже мой, не тот ключ! — воскликнул он.
— Не тот ключ?
— Олух, болван я! Это ключ от ворот замка; башню открывает другой. Я принесу его!
Он повернулся и готов был в своем безрассудстве отправиться за ключом, но в этот миг громадный камень, брошенный дюжим крестьянином, ударил его по уху, и он без чувств упал наземь.
— Вот такой ключ мне и нужен! — воскликнул Хордл Джон, поднял камень и со всего размаха кинул в дверь.
Замок разбился, дерево раскололось, камень разлетелся на несколько кусков, но железные скобы удержали дверь на месте. Хордл Джон наклонился, сунул свои гигантские пальцы под дверь и, натужась, снял с петель эту громаду из дерева и железа. Несколько мгновений она качалась, потом рухнула, похоронив его под обломками, а товарищи ринулись в темный сводчатый проход, который вел к спасению.
— Вверх по лестнице, Тифен! — крикнул Дюгесклен. — А теперь, друзья, повернем и отбросим их назад.
Толпа крестьян ринулась за ними, но два самых надежных клинка в Европе сверкнули на этой лестнице, и четверо преследователей упали у порога. Остальные отошли и столпились полукругом у открытой двери, скрежеща зубами и грозя кулаками защитникам крепости. Крестьяне оттащили тело француза и изрубили его на части. Трое или четверо извлекли Джона из-под обломков, он тут же вскочил на ноги и, схватив каждой рукой по человеку, с такой силой столкнул их лбами, что они замертво повалились друг на друга. Пинками и затрещинами он отбился от вцепившихся в него двух других и через минуту стоял уже в проходе вместе со своими товарищами.
И все же положение защитников было почти безнадежным. Жажда мести привела сюда крестьян из далеких и близких мест, и теперь уже за стенами и внутри замка Вильфранш собралось не менее шести тысяч человек. Плохо вооруженные, голодные и измученные, эти люди, которых больше не пугала никакая опасность, сражались отчаянно: лучше умереть, чем цепляться за такую безрадостную жизнь! Они захватили замок, и ревущее пламя пожара вырывалось из окон и полыхало в небе над башенками, высившимися по двум сторонам четырехугольного двора. Они бежали из комнаты в комнату, из бастиона в бастион, устремляясь к главной башне. Шестеро мужчин и одна женщина оказались в кольце огня, перед целой армией; однако иные из этих мужчин были столь многоопытны в военном искусстве и так привычны к опасностям, что предстоящая схватка не была столь неравной, как можно было предположить. Многочисленным врагам и их ярости противостояли бесстрашие и изобретательность. Картину гибели зловеще освещали огромные оранжевые полотнища бушующего огня.
— Больше чем двоим на ступеньке с оружием не встать, — сказал Дюгесклен. — Становитесь со мною на нижнюю, Найджел. Нынешней ночью Франция и Англия сражаются бок о бок. А вас, сэр Отто, прошу занять позицию позади нас, рядом с молодым оруженосцем. Лучники пусть поднимутся еще выше и стреляют через головы стоящих впереди. Жаль, что мы без доспехов, Найджел!
— Дорогой сэр, Джон Чандос сколько раз говорил мне, что рыцарь не должен с ними расставаться даже тогда, когда отправляется в гости. Но больше чести, если мы обойдемся без доспехов. У нас есть преимущество — на врагов падает свет, тогда как нас едва видно. Кажется, они готовятся к атаке.
— Хорошо бы, атака была не слишком серьезной, — сказал богемец, — потому что огонь может вызвать к нам подмогу, если только найдется кому помогать.
— Вспомните, достойный лорд, — обратился Аллейн к сэру Найджелу, — мы никогда не причиняли вреда этим людям, и у нас нет причин для раздоров с ними. Может, нам, хотя бы ради спасения госпожи, честно поговорить с ними и выяснить, нельзя ли на почетных условиях заключить мир.
— Ни за что, клянусь апостолом! — воскликнул сэр Найджел. — Я не унижу своего достоинства и никогда не дам повода для толков, будто я, английский рыцарь, вступил в переговоры с людьми, которые убили благородную даму и благочестивого священника.
— Это все равно, что вести переговоры со стаей свирепых волков, — подхватил французский воин. — Богоматерь Дюгескленская! Святой Ив! Святой Ив!
Как только прогремел его боевой клич, люди, столпившиеся у темной арки возле двери, с неудержимой силой устремились вперед, чтобы овладеть лестницей. Их вожаками были невысокий смуглый мужчина с бородой, заплетенной в две косички, и другой, покрупнее, очень сутулый, который держал в руке здоровенную, утыканную острыми гвоздями дубинку. Первый не сделал и трех шагов, как стрела, пущенная Эйлвардом, вонзилась ему в грудь, и он, кашляя и брызгая слюной, свалился у порога. Второй вырвался вперед, втиснулся между Дюгескленом и сэром Найджелом и одним ударом своего увесистого оружия размозжил голову богемцу. Крестьянин не остановился, он рвался вперед, хотя его прокололи уже тремя мечами; все же смерть настигла его на лестнице. Следом за ними хлынула сотня разъяренных мятежников, которые с неудержимым упорством все вновь и вновь бросались на пять отбивавших их мечей. Клинки вонзались, разили, прокалывали с быстротой молнии, так что глаз едва успевал следить за ними. Вход был завален телами, каменный пол стал скользким от крови. Низкий голос Дюгесклена, тяжелое, свистящее дыхание наседающей толпы, звон стали, падение тел, крики раненых — весь этот хаос звуков еще много лет спустя нарушал порой сон Аллейна. Наконец нехотя, угрюмо крестьяне отступили, свирепо оглядываясь, оставив одиннадцать трупов, лежавших кучей перед лестницей, которой так и не удалось завладеть.
