— Pardieu! Я приехал à la bonne heure
[10]
, — сказал Чандос. — Я прискакал из Виндзора, но нашел твой дом пустым, если не считать благородной и очень величественной старой дамы. Она поведала мне о твоих невзгодах, я прогулялся до аббатства и успел как нельзя более кстати: длинные стрелы для твоей плоти, колокольный звон, молитвенник и свечи для твоей души сулили мало хорошего… Но если зрение меня не обманывает, это сама благородная дама.
И правда, из двери господского дома им навстречу вышла леди Эрминтруда, согбенная, исхудалая, опирающаяся на клюку, и все-таки внушающая почтение. Узнав о конфузе, каким завершился суд, она разразилась кудахтающим смехом, погрозила клюкой высоким стенам аббатства за рекой и проводила именитого гостя в залу, где его уже ждало лучшее угощение, какое она только могла собрать. В ее собственных жилах текла кровь Чандосов, прослеживаемая через де Греев, де Мултонов, де Валенсов, де Монтегю и прочее ее высокое и благородное родство; во всяком случае обед был уже съеден и со стола убрано, когда она, наконец, завершила свои розыски, обозначила все степени родства и свойства и перечислила рассечения, столбы, косоугольники, фигуры обремененные и не обремененные, а так же клейноды в родовых гербах, указывающие на общих предков. Ведь леди Эрминтруда знала каждую веточку, каждый бутон любого фамильного древа, восходящего ко времени Нормандского завоевания да и к более ранним временам.
Однако всему наступает конец, и когда они остались в зале втроем, Чандос сообщил ей причину своего приезда.
— Король Эдуард никогда не забывал благородного рыцаря сэра Юстеса, твоего сына, — сказал он. — На той неделе он отправляется в Саутгемптон, и я его гонец. Он повелел известить тебя, высокородная досточтимая дама, что будет ехать не спеша и, побывав в Гилфорде, переночует в твоем доме.
Слушая его, леди Эрминтруда гордо порозовела, но тут же ее лицо вновь стало бледным от горечи.
— Воистину это великая честь для дома Лорингов, — сказала она, — но ты сам видишь, каким убогим стал наш кров, как скудно наше угощение. Королю неизвестно, как мы обеднели, и я боюсь, не сочтет ли он нас скупыми невежами.
Чандос поспешил рассеять ее опасения. Королевская свита сразу же отправится дальше в замок Фарнем. Королева и ее дамы в этой поездке короля не сопровождают. А сам король — закаленный воин и умеет быть неприхотливым. Да и как бы то ни было, раз он известил их о своем намерении, у них нет иного выхода, кроме как сделать все, что в их силах. В заключение Чандос со всевозможной деликатностью сказал, что его кошелек к их услугам. Но леди Эрминтруда уже обрела обычное спокойствие.
— Нет, любезный родич, сие не подобает, — сказала она. — Я приготовлю для короля все, что будет мне по силам. Он же вспомнит, что Лоринги, пусть у них больше ничего нет, всегда отдавали в его распоряжение свою жизнь и кровь.
Чандос намеревался в этот же день заехать в замок Фарнем, а оттуда отправиться дальше, однако изъявил желание принять в Тилфорде горячую ванну. Подобно большинству своих собратьев-рыцарей, он обожал нежиться в воде, нагретой настолько, что непривычный человек не пролежал бы в ней и полминуты. Тотчас в покой для гостей принесли ванну — стянутую обручами широкую кадушку, и Чандос пригласил Найджела составить ему компанию, пока он будет отмокать и прогревать свои кости.
Найджел примостился на краю высокой постели и, болтая ногами, взирал с любопытством и изумлением на насмешливое лицо, всклокоченные лимонные волосы и жилистые плечи прославленного бойца за колышущейся завесой пара. Чандос был в разговорчивом настроении, и Найджел с жадностью засыпал его тысячами вопросов о войнах, впивая каждое слово, доносившееся до него из клубящихся облаков, точно вещания древних оракулов. Да и Чандос, ветеран, давно уже видевший в войне лишь привычное дело, словно вновь обрел пыл своей далекой юности, отвечая на торопливые вопросы Найджела и наблюдая, с каким восхищенным вниманием тот выслушивает ответы.
— Расскажи мне про жителей Уэльса, благородный сэр! — воскликнул сквайр. — Какие они воины?
— Весьма отважные, — ответил Чандос, плещась в кадушке. — Если поехать в их долины с небольшим отрядом, можно отвести душу в недурных стычках. Они вспыхивают, точно вереск, но если ты сумеешь устоять против жара этого пламени, глядишь, оно и поугаснет.
— Ну а шотландцы? — не отступал Найджел. — Ты ведь и с ними воевал, как рассказывали.
— Шотландским рыцарям равных в мире не сыскать, и тому, кто сумеет продержаться против лучших из них, будь то Дуглас, Мэррей или Ситон, больше уже учиться нечему. Какой бы ты ни был закаленный боец, а поедешь на север и непременно повстречаешь бойца не хуже. Если уэльсцы подобны вересковому пожару, то — pardieu! — шотландцы — это торф, ибо они тлеют, и конца этому нет. Я провел много счастливых часов на шотландской границу: ведь даже в мирное время оливикские Перси или комендант Карлайла всегда найдут, из-за чего повздорить с пограничными кланами.
— Помнится, отец говаривал, что копейщики у них редкостные.
— Лучшие в мире. Копья длиной в двенадцать футов, и держат они их одно к одному. А вот лучники у них скверные, не считая уроженцев Этрика и Селкерка, которые растут в лесах. Прошу тебя, Найджел, открой ставень, а то пар стал уж слишком густым. А вот в Уэльсе слабы копейщики, зато на наших островах не отыщутся другие такие лучники, как уроженцы Гвента. Луки они делают из вяза и пускают стрелы с такой силой, что я сам видел, как под одним рыцарем стрела убила лошадь, пробив прежде его кольчужный налядвениик, бедро и седло. Но чего стоит самая грозная стрела в сравнении с нынешней новинкой — железными шарами, которые вспыхнувший огненный порошок швыряет так, что они сокрушают грудь под панцирем, точно камень — куриное яйцо? Наши отцы про такое и не слышали.
— Тем лучше для нас! — вскричал Найджел. — Ибо нам дано свершать благородные подвиги, прежде неведомые!
Чандос расхохотался и посмотрел на раскрасневшегося юношу с чуть насмешливым сочувствием.
— Твоя манера выражаться, — заметил он, — напоминает мне стариков, которых я знавал мальчиком. В те дни дух истинных странствующих рыцарей еще не совсем угас, и говорили они, как ты сейчас. Хоть ты и молод, но принадлежишь иному веку. Откуда у тебя такие мысли и слова?
— У меня была только одна наставница. Леди Эрминтруда.
— Pardieu! Она выпестовала прекрасного соколенка, готового бить королевскую добычу, — сказал Чандос. — Я рад буду снять с тебя клобучок на первой твоей охоте. Хочешь поехать со мной на войну?
На глаза Найджела навернулись слезы, и он горячо сжал протянутую ему сквозь пар худую руку.
— Клянусь святым Павлом! О каком счастье мог бы я еще просить? Но я страшусь покинуть бабушку, ведь о ней некому заботиться, кроме меня. Но если бы можно было…
— Власть короля велика. Довольно об этом, пока он не прибудет сюда. Но если ты хочешь поехать со мной…
— Кто этого не захотел бы? Найдется ли в Англии хоть один сквайр, кто не пожелал бы стать оруженосцем Чандоса и служить под его знаменем! А куда ты отправляешься, благородный сэр? И когда? В Шотландию? В Ирландию? Во Францию? Но, увы…
