— Все исполню. И что же я скажу леди Мери, которая живет в Косфорде на склоне холма в двух лигах от прекрасного города Гилфорда?
— Скажешь только, что я шлю ей привет и что святая Екатерина была ко мне милостива. Только это и ничего больше. А теперь, прошу, оставь меня: я устал и хотел бы уснуть.
Вот почему месяц спустя в канун Матвеева дня леди Мери, выйдя из ворот Косфорда, повстречала сопровождаемого слугой незнакомого всадника в богатой одежде, который внимательно смотрел по сторонам быстрыми голубыми глазами, поблескивающими на красном веснушчатом лице. При виде ее он снял шляпу и придержал коня.
— Это ведь Косфорд, — сказал он. — А ты не леди ли Мери, которая живет тут?
Она наклонила гордую темноволосую голову.
— Так вот, — продолжал он, — оруженосец Найджел Лоринг шлет тебе привет и говорит, что святая Екатерина была к нему милостива. — И, обернувшись к слуге, он воскликнул: — Эй, Рауль! Мы исполнили положенное, и твой хозяин вновь свободен. Скачем же к ближайшему порту. Ола! Ола! Ола!
Они тотчас повернули коней и как безумные понеслись галопом по длинному склону Хайндхеда. Вскоре она различала лишь два темных пятна, плывущие над высоким вереском.
Потом она пошла назад с улыбкой на лице. Найджел прислал ей привет. С французом, который, передав его, обрел свободу. А святая Екатерина была милостива к Найджелу. В святой часовне он дал обет совершить три подвига прежде, чем вновь увидит ее. У себя в светлице леди Мери преклонила колени на подушку для молитв и возблагодарила Пречистую, что один подвиг совершен. Но сразу же радость ее померкла при мысли о еще двух подвигах, которые предстояло ему совершить.
Глава XVI
Как королевский двор пировал в замке Кале
Было ясное, солнечное утро, когда Найджел наконец настолько оправился, что мог покинуть свою каморку в башне и погулять по стене замка. Свежий северный ветер нес с собой соленое дыхание моря, и, подставляя ему лицо, юноша чувствовал, что кровь быстрее бежит по его жилам, вливая силы в его члены. Он отвел руку Эйлуорда, который его поддерживал, снял шапку и прислонился к парапету, глубоко вдыхая прохладный бодрящий воздух. Далеко-далеко на горизонте полускрытая катящимися синими валами тянулась низкая белая полоска — меловые обрывы английского берега. Между ним и ими лежал широкий синий пролив, испещренный пенными гребнями, так как волнение было сильным и двум-трем суденышкам, дерзнувшим покинуть гавань, приходилось нелегко. Найджел, так долго не видевший ничего, кроме серых каменных стен, с наслаждением обозревал эту широкую панораму, а затем перевел глаза на непонятное нечто возле себя. Это была расширяющаяся к переднему концу труба из кожи и железа, закрепленная на тяжелой деревянной колоде, снабженной колесами. Возле лежала груда железных ядер и округлых камней. Передний конец был приподнят над парапетом. У заднего конца Найджел увидел железный ящик и открыл крышку. Ящик был полон черным зернистым порошком, похожим на толченый древесный уголь.
— Клянусь святым Павлом! — воскликнул юноша, проводя рукой по трубе. — Я слышал рассказы про них, но своими глазами вижу впервые. Это же одна из удивительных бомбард, как их называют.
— Ты верно сказал, — ответил Эйлуорд, глядя на бомбарду с презрительным отвращением. — На здешних парапетах я на них насмотрелся и даже отвесил оплеуху дураку, который ими ведает. Вбил себе в башку, будто из этой своей кожаной трубки он может выстрелить дальше лучшего лучника в христианском мире. Ну, он и свалился у меня поперек своей дурацкой трубы.
— Страшная машина, — сказал Найджел, нагибаясь и разглядывая ее. — Мы живем в странные времена, если уж люди придумывают такое! А стреляет она благодаря огню, которым вспыхивает эта черная пыль, верно?
— Не знаю, благородный сэр, клянусь рукоятью! Только вроде бы этот осел бомбардир перед тем, как мы повздорили, что-то такое говорил. Внутри у нее огненная пыль и ядро. Из железного ящика берут еще пыли и сыплют ее в дырку с заднего конца — вот так. Теперь она готова. Я ни разу не видел, как из них стреляют, но, клянусь, из этой хоть сейчас выстрелить можно.
— И она издает какой-то свой звук, верно, лучник? — спросил Найджел с жадным любопытством.
— Так говорят, благородный сэр. Тетива ведь звенит, ну и у этой штуки есть свой звук.
— На парапете мы одни, и никто не услышит, а нацелена она на море и вреда не наделает. Прошу тебя, выстрели из нее, мне хочется услышать ее звук.
Найджел почти приник ухом к бомбарде, а Эйлуорд, наклонив загорелое сосредоточенное лицо к запальному отверстию, принялся усердно высекать искры огнивом. В следующий миг они с Найджелом оказались на некотором отдалении от бомбарды и, сидя под зубцом парапета, успели под рев выстрела увидеть сквозь густые клубы дыма, как черная труба отлетела назад от отдачи. Почти минуту они просидели так, окаменев от удивления, а тем временем последние отголоски замерли, и дым медленно поднялся в голубые небеса.
— Господи, спаси и помилуй! — произнес наконец Найджел, поднимаясь на ноги и глядя по сторонам. — Господи помилуй и благодарение Пречистой, что все тут как раньше. Мне было померещилось, что замок рухнул.
— Такого бычьего рева я в жизни не слыхивал, — буркнул Эйлуорд, потирая ушибленные места. — От Френемского пруда до Гилфордского замка было б слышно! Нет уж, больше я ни до одной пальцем не дотронусь, хоть золотом меня осыпь!
— Как бы тебя чем-нибудь другим не осыпали, лучник, — произнес у них за спиной сердитый голос.
Из открытой двери угловой башни вышел Чандос и остановился, меряя их суровым взглядом. Но когда Найджел повинился во всем, по его лицу скользнула улыбка.
— Беги скорее к коменданту, лучник, скажи ему, как было дело. Не то и в замке, и в городе все схватятся за оружие. Не знаю, как истолкует король такой сигнал тревоги! А ты, Найджел, почему, во имя всех святых, ты повел себя хуже малого ребенка?
— Я не знал ее мощи, милорд.
— Клянусь душой, Найджел, никто из нас, по-моему, не знает ее мощи! Предвижу день, когда столь дорогие нам великолепие и слава войны будут погублены машиной, пробивающей железные латы, словно кожаную куртку. Однажды я, сидя на моем боевом коне в полной броне, смотрел с высоты седла на чумазого, закопченного бомбардира и думал, что, быть может, я последний и за мной только прошлое, а он — первый и за ним будущее, что настанет время, когда он и его машины сметут с полей войны и тебя, и меня, и всех нас.
— Но еще не сейчас, милорд?
— Нет, Найджел, еще не сейчас. Ты еще успеешь заслужить свои шпоры, как заслужил их твой отец. Силы к тебе вернулись?
— Я готов для любого дела, мой добрый и досточтимый господин.
— Хорошо, потому что оно нас ждет — доброе дело, спешное, сулящее опасности и честь. Твои глаза блестят, а щеки покраснели. Глядя на тебя, Найджел, я вновь переживаю свою юность. Так вот: с Францией у нас перемирие, но не с Бретанью, где дом Блуа и дом Монфоров все еще оспаривают друг у друга это герцогство. Половина Бретани стоит за одного, а половина — за другого. Французы поддерживают Блуа, а мы Монфора, и вот на такой войне многие славные полководцы, например сэр Уолтер Мэнни, впервые показали себя. Последнее время мы терпим поражения: окровавленные руки Роганов, Щербатого Бомануара, Мясника Оливера и других не щадят наших сторонников. А теперь пришла горчайшая весть, и король преисполнен гнева: его друг и товарищ по оружию Жиль де Сент-Поль был убит в замке Ла-Броиньер. Он посылает в Бретань войско с нами во главе. Как тебе это нравится, Найджел?
