Никакие споры не были возможны. Власть Ягуара Имикса зиждется на его даре прямо общаться со всеми богами, а каждый член совета занимает пост в соответствии с его собственной способностью слышать голоса богов. У нас это называется иерархией божественного озарения. Если Ягуар Имикс слышит слова бога, дающего единственно верное указание свыше, а один из его подчиненных признается, что этот глас оказался ему недоступен, то его сочтут человеком, лишившимся милости богов. И тогда его низведут ниже в иерархии божественного озарения или вовсе лишат в ней всякого статуса.
Но откуда же мы возьмем достаточно воды, дерева и других материалов на возведение пирамиды в тридцать ростов человека, как нам теперь предначертано?
Его святейшество пророчествует, что дождь придет к нам через пять периодов по тринадцать дней, когда вечерняя звезда переместится ближе к луне. Но сбудется ли пророчество?
Ягуар Имикс выпил бы все оставшиеся запасы воды, будь его утроба способна пропустить их через себя, полагая, что это только добавит ему святости, поскольку твердо верит, что его собственная святость есть единственный путь к спасению всего народа. Но ведь верховный правитель Кануатабы, пусть даже общающийся с богами, может олицетворять и зло — я сам читал свидетельства об этом в надписях на древних камнях. Однако наш святейший просто не в силах признать, что может ошибаться. Ягуар Имикс считает себя таким же сильным, как тот страх, что умеет он поселить в сердце любого из своих подданных.
Как же мне жаль, что я не могу так же преклоняться перед ним, как когда-то еще мальчишкой!
Потом все мы, члены совета, вышли из-под сводов галереи и поднялись по великой дворцовой лестнице на самый верх, где я стоял вместе с остальными, наблюдая за тем, что уже скоро навсегда изменило мои убеждения.
Народ, собравшийся у подножия дворца, что-то дружно скандировал, и я вдруг заметил палачей на вершине южной башни сдвоенной пирамиды. Окрасившие тела синей краской палачи приступили к своим обычным ритуалам. Шум усиливался и ослабевал, поднимался и опадал, звучал то резче, то глуше. А крики придворных палачей перешли почти в оглушительный визг, когда мне открылся полный вид на площадь.
Небольшая группа аристократов выстроилась у белого основания сдвоенной пирамиды со стороны северного фасада, и приветственные аплодисменты эхом разнеслись по площади. Желтая, красная и золотистая краски, украшавшие великую пирамиду, словно солнце, сверкали, отражаясь от синего, как море, цвета внизу, создавая иллюзию, будто некое гигантское чудовище, обитавшее на океанском дне, вдруг поднялось на поверхность. А раскрашенные в синее мужчины расположились на верхней из трехсот шестидесяти пяти ступеней. Некоторые из них помахивали кадилами, испускавшими кольца дыма тлеющего ладана.
Заголосил главный палач:
— Эту душу призвал к себе в потусторонний мир бог Акабалам!
Снова Акабалам. Этот никому не известный прежде бог потребовал теперь жертвы, и жертвоприношение должно было стать человеческим!
Когда же палач вонзил сверкающий кремниевый нож в грудь обреченного на заклание, вскрывая ему ребра, мужчина на алтаре издал вой, который теперь всегда будет звучать в моих ушах. Человек захлебнулся в крике, и в этот момент палач запустил руку в его грудную клетку, чтобы вырвать сердце. А последние слова умирающего, которые слышали только мы — те, кто возвышался над шумной толпой, — прозвучали как мрачное предзнаменование будущих событий, черных, как сам конец «тринадцатого цикла»:
— Акабалам — это ложный бог!
Я сразу же узнал этот голос. В жертву принесли Оксиллу, моего друга и верного советника Властителя на протяжении трех тысяч солнц. Неумолчный звон заполнил мой слух. Я видел теперь не только ставшее безжизненным тело, но и многочисленные зловещие приметы повсюду в небе.
Издавна боги требовали себе в жертву столь высокородного человека не чаще чем один раз в пятнадцать тысяч солнц. Случайность ли, что в этот раз такая жертва была принесена всего через пять дней после того, как Оксилла высказался против планов Властителя?
Едва ли это простое совпадение!
А в отдалении, позади бушующей толпы я заметил Ханубу, жену Оксиллы, которая стояла, не пролив ни слезинки, и смотрела, как палачи снова окружили труп ее мужа. Сердце мое сжалось от боли за нее и за ее дочек — Огненное Перо и Одинокую Бабочку, стоявших рядом и сотрясавшихся от рыданий.
Покрытые кровью жрецы унесли труп Оксиллы назад в нишу храма, что было необычным обращением с телом человека, принесенного в жертву. Чтобы оказать ему последнюю почесть, следовало сбросить труп по ступеням великой пирамиды, но они отказали Оксилле даже в этой малости. Просто унесли его вглубь с глаз долой, и я точно знал, что теперь они не покажутся снова до наступления самой глубокой тьмы, когда вечерняя звезда встанет под нужным углом к пирамиде.
Стоя наверху дворца, все на той же площадке, с которой мне пришлось созерцать эту безумную сцену, я вдруг почувствовал, как чья-то рука обхватила меня сзади за колено. Я обернулся и увидел карлика Якомо, который незаметно подобрался ко мне и, осклабившись, продолжал жевать все тот же отвратительный кусок коры.
— Да будет в веках превозвышено имя Ягуара Имикса, святого правителя Кануатабы, чья мудрость освещает каждому из нас путь в этой жизни! — провозгласил он. — Ты ведь восхищаешься им, а, Пактуль?
Мне больше всего хотелось ударить этого маленького человечка, не сходя с места, но я всегда был противником насилия. И потому лишь эхом повторил его фразу:
— Да будет в веках превозвышено имя Ягуара Имикса, святого правителя Кануатабы, чья мудрость освещает каждому из нас путь в этой жизни.
И только оказавшись в этой пещере, чтобы начать заполнять страницы своей секретной книги, позволил я копившемуся внутри крику вырваться наружу.
И крик этот был адресован не кому-нибудь, а самим богам.
Но все же кто я такой, чтобы разобраться с божеством, взявшимся ниоткуда, приказавшим возвести храм, строительство которого нам не осилить, и потребовавшим смерти самого преданного Властителю человека? Кто же он, этот могущественный и таинственный бог по имени Акабалам?»
12.19.19.17.12–13 декабря 2012 года
15
10-е шоссе перекрыли в районе Клаверфилда, чтобы Национальная гвардия могла без помех доставлять продукты и предметы первой необходимости в западную часть города. И потому Стэнтон вынужден был воспользоваться узкими проулками, вдоль которых располагались временно закрытые торговые центры, здания начальных школ и многочисленные автомастерские. Хотя машин было немного, поток двигался медленно, сдерживаемый постами национальных гвардейцев, выставленными чуть ли не в миле друг от друга. Губернатор Калифорнии вынужден был принять вызвавший много споров план Каванаг и Стэнтона, подписав чрезвычайный указ о введении первого в истории США карантина в масштабах целого города.
