Стэнтон подошел к Чель и мягко дотронулся до ее плеча.
— Мне нужно, чтобы ты ответила на один вопрос, — сказал он. — У древних майя был обычай жевать кору бука?
Он понимал, что она в сознании, но глаза ее оставались закрытыми, и мыслями она уже полностью ушла в какой-то свой мир. Он заставил ее преодолеть мучительный путь через джунгли в невыносимую жару, продержаться гораздо дольше, чем он мог рассчитывать. Он дал ей надежду на спасение. И эта надежда помогла ей найти затерянный город. Но теперь она умирала.
— Ин Ла’кеш, — было все, что пробормотала она в ответ.
Стэнтон поспешно вернулся к микроскопу. Он теперь и сам вспомнил, что в кодексе были строчки о том, как карлик что-то жевал и постоянно сплевывал при этом. Стэнтон готов был сейчас поставить все на эту карту, на то, что подсказывала ему интуиция: карлик жевал кору бука, и именно она служила лекарством. Неизвестная разновидность распространенного дерева претерпела в джунглях эволюцию, и частички ее коры получили способность проникать в мозг сквозь непреодолимый барьер. Древние майя жевали кору и спасались от инфекции до того дня, когда полностью исчерпали ее запасы.
И теперь Стэнтону очень хотелось верить, что где-то рядом с погребальным храмом местная разновидность буков могла возродиться вновь после краха, постигшего город. Только если майя не вырубили джунгли полностью (а на это не всегда способны даже наши современники), невозможно было погубить все деревья. Природа выдерживала и не такое. Единственная проблема теперь заключалась в том, как найти эти стволы, как распознать их в густых зарослях.
Стэнтон понимал, что в темноте не сможет ясно рассмотреть очертания листьев. Различать породы деревьев он мог лишь на ощупь — по свойствам коры. И чутье подсказывало, что гватемальские буки должны были сохранить ту особенность, которая отличала их в любом другом лесу, — свою нежно-гладкую серебристо-серую кору.
Выбравшись наружу, Стэнтон обнаружил, что его фонарик начал тревожно помаргивать. Он слишком долго использовал его внутри гробницы. Чтобы сберечь остатки энергии в батарейке, он собрал валежник под ближайшим деревом и сделал из него факел.
У входа в храм ему попались сосны и дубы, но ничего хотя бы отдаленно походившее на буки. Он вернулся к сдвоенной пирамиде, где в каждой расщелине росли более низкорослые кустарники, и из их ветвей ему удалось смастерить гораздо более долговечный факел, когда первый окончательно прогорел. В джунглях стало заметно тише. Только сверчки продолжали свою несмолкаемую песню, и потому Стэнтон так удивился, когда совершенно бесшумно перед ним мелькнули силуэты двух оленей, стоило ему склониться, чтобы набрать сухой травы для запала.
Когда новый факел разгорелся, Стэнтон продолжил поиски. Чувствуя, что шансы на успех тают, он углубился в чащу, где росли вековые деревья со стволами толщиной с фюзеляж самолета. Их высоту Стэнтон во мраке даже не пытался определить. Хуже всего было то, что и ориентироваться оказалось гораздо труднее, чем он предполагал. Очень скоро он обнаружил, что перемещается по кругу, постоянно натыкаясь на уже знакомые приметы.
Выйдя ненароком к задней стене храма-усыпальницы, Стэнтон испытал уже не просто расстройство, а полнейшее отчаяние. Он понятия не имел, каким образом оказался в начальной точке своего пути. А потом прогорел и второй факел. Его снова окружил непроглядный мрак. И Стэнтон опустился на колени, ощупывая землю в поисках веток. При этом его рука в перчатке наткнулась на что-то острое, и он зажег спичку, чтобы рассмотреть, на что именно. Среди травы лежала коричневая шишка, покрытая мелкими шипами, которая размером не превышала кончика его большого пальца.
Это был буковый орех.
Стэнтон воздел находку вверх, словно пытаясь воссоздать траекторию ее падения на землю. И обнаружил, что прямо здесь, в двух шагах от погребального храма, росло так необходимое ему дерево с гладкой корой. Света спички оказалось, конечно же, недостаточно, чтобы определить его высоту.
Но каково же было изумление Стэнтона, когда он увидел, что перед ним протянулся целый ряд из доброй дюжины таких же деревьев, и они жадно тянули свои ветви в сторону храма, словно хотели до него дотронуться.
Чель то погружалась в забытье, то выходила из него, паря, как птица на ветру высоко в небе. В те моменты, когда она открывала глаза, она ощущала, что ее язык стал подобием наждачной бумаги, жара отдавалась болью во всем теле. И тогда болезнь раскидывала свои паучьи лапки по всем ее мыслям. Когда же свет пропадал, Чель с радостью окуналась в море воспоминаний.
Ее древний предок Пактуль — духовный основатель Киакикса — лежал рядом с ней, и что бы ни случилось дальше, в его присутствии она чувствовала себя в безопасности. Если ей суждено последовать за ним, если предстоит присоединиться к Роландо и своему отцу, что ж, тогда она, вероятно, увидит то место, о котором так часто говорили древние. Место, где обитали боги.
Вернувшись в погребальный зал, Стэнтон застал Чель на том же месте, где оставил ее, — с остекленевшим взглядом она сидела, прислонившись к стене. Но при этом Чель успела сорвать с себя шлем и биокостюм, что привело его в полное отчаяние. Жара лишила ее остатков рассудка. И теперь она дышала воздухом, от которого ей наверняка очень скоро станет еще хуже. Стэнтон обдумал возможность снова надеть на нее костюм, но потом понял всю тщетность этого — причиненный вред уже нельзя было исправить.
Если еще и оставалась хоть какая-то надежда, то заключалась она в другом.
Используя остатки света, который еще давал фонарик, Стэнтон начал готовить материал для инъекции: измельчил листья, кору, волокна древесины и орех, а потом с помощью растворяющих энзимов и соляной суспензии превратил все это в жидкость. Закончив, он заполнил ею шприц и ввел иглу в вену на руке Чель. Укола она, похоже, не почувствовала вообще.
— Ты справишься с этим, — твердил Стэнтон. — Ты будешь жить.
Он посмотрел на часы, чтобы иметь точку отсчета до момента, когда должна проявиться первая реакция организма. До полуночи оставалось ровно сорок пять минут.
* * *
Существовал только один метод, с помощью которого Стэнтон имел возможность определить, смогло ли его снадобье преодолеть пресловутый барьер и попасть в кровеносную систему мозга, — спинномозговая пункция. Если в ней обнаружатся частички бука, значит, жидкость, пройдя через сердце, пробила затем барьер и попала в мозг.
Двадцать минут спустя он ввел иглу другого шприца между позвонками Чель и взял пробу. Стэнтон не раз слышал, как во время этого процесса крепкие мужчины орали от боли. Но Чель уже находилась в таком состоянии, что не издала ни стона.
Стэнтон накапал образцы на шесть предметных стекол и подождал, чтобы они подсохли. Потом закрыл глаза и прошептал в темноту только одно слово:
— Умоляю!
Поместив первое стекло под микроскоп, он тщательно изучил его под всеми углами зрения. Потом взял второе, третье…
