— Господи, Рут, — бормочет Питер, уткнувшись ей в шею, — я так тосковал по тебе. Я люблю тебя.
Это ставит точку. Рут выпрямляется и отталкивает его.
— Нет.
— Что «нет»?
Питер садится рядом с ней на диване и обнимает ее.
— Ты меня не любишь.
— Люблю. Женитьба на Виктории — ошибка. Мы с тобой всегда были предназначены друг для друга.
— Нет, не были.
— Почему?
Рут делает глубокий вдох. Ей кажется очень важным расставить все точки над i. Чтобы хоть что-то было ясным, прямым, недвусмысленным.
— Я не люблю тебя, — говорит она. — Можно, я буду спать на этом диване?
Рут просыпается утром и обнаруживает, что укрыта курткой Нельсона и пуховым одеялом. Сквозь тонкие шторы просачивается серый свет. На ее мобильном указано время 07:15. Новых сообщений нет. Рут садится, голова болит, глаза словно засыпаны песком. Сколько она выпила вчера вечером? На полу валяются две пустые бутылки. По студенческим меркам, не много, но вот уже несколько лет она не позволяла себе ничего подобного. Она не может даже вспомнить, как легла спать. Помнит только что Питер вышел из комнаты, хлопнув дверью, когда она сказала, что не любит его. Однако, должно быть, вернулся и накрыл ее пуховым одеялом. Господи, как тяжело.
Рут отправляется на поиски туалета и душа, но, открыв дверь, сталкивается лицом к лицу с Питером, несущим чай.
— Спасибо, — говорит она, беря чашку. — Я ужасно себя чувствую.
Питер улыбается:
— Я тоже. Мы уже не молоды, Рут. Кстати, ванная наверху. Первая дверь слева. Полотенца в шкафу рядом.
— Спасибо, — повторяет Рут. Может, все будет не так уж плохо.
Ужасно надевать старую одежду после душа, но по крайней мере помылась. Обернув голову полотенцем, она спускается. Питер жарит гренки в крохотной кухне.
Рут садится, стараясь придумать тему для разговора, способную разрядить атмосферу, — что-нибудь легкое, не вызывающее полемики. Заговорить о погоде, раскопках, о радиопрограмме «Арчеры»? Напомнить Питеру о его жизни за пределами Норфолка, о жене и детях?
— У тебя есть фотография сына? — спрашивает наконец Рут. — Я видела его только младенцем.
Удивленный Питер достает черный мобильный телефон и придвигает к Рут.
— Здесь, — говорит он. — Под надписью «Фотографии».
Рут с трудом прокручивает меню. Она терпеть не может эти крохотные телефоны — чувствует себя огромной. На первой фотографии улыбается рыжеволосый мальчик.
— Как по-твоему, похож он на меня? — спрашивает Питер.
— Да, — отвечает Рут, хотя карточка такая маленькая, что понять трудно.
— Рыжими волосами. Лицом он больше походит на Викторию.
Рут просматривает остальные снимки. На всех запечатлен Дэниел, и только на одном Солончак — крохотный серый прямоугольник. Фотографий Виктории нет.
— Что собираешься делать? — интересуется Питер, кладя перед ней гренок.
— Отправлюсь на работу, наведу там порядок. Потом, видимо, ненадолго уеду. Повидаю родителей.
При этих словах перед ее мысленным взором встает шоссе М-11, унылое, серое. Мать наверняка спросит о Питере.
— Черт. Дела, должно быть, скверные.
Рут улыбается, но лицо Питера, неожиданно мрачнеет. Он сам на себя не похож.
— Помни, Рут, — говорит он, — я знаю, где ты.
— Эрик действительно подозреваемый? — спрашивает Фил, закрывая за ней дверь своего кабинета. — Рут, что происходит?
— Понятия не имею, — лжет Рут. — Знаю только, что полицейские хотят поговорить с ним.
По дороге в университет она думала о словах Питера. «Я знаю, где ты». Мог Питер отправить эти сообщения? Она не давала ему номер своего мобильного, но узнать его нетрудно. Питер мог спросить у кого угодно — Шоны, Эрика, даже у Фила. Но зачем Питеру пугать ее таким образом? Это бессмысленно, однако ясно одно — доверять нельзя никому.
— Что происходит? — повторяет Фил стараясь скрыть возбуждение. — Здесь были полицейские, искали Эрика. Приходила твоя подруга Шона с кафедры английской литературы, явно очень расстроенная.
Рут прекрасно представляет Шону, картинно плачущую на плече Фила. Может, он следующий в ее списке женатых преподавателей?
— Не могут же они, — Фил театрально понижает голос, — подозревать его?
— Не знаю, — устало произносит Рут. — Послушай, Фил, у меня к тебе просьба. Полицейские считают, что мне нужно уехать на несколько дней, и я решила отправиться к родителям в Лондон. Можно мне взять несколько выходных? У меня всего одна лекция и одна консультация.
Фил делает большие глаза.
— Они думают, что тебе грозит опасность? Со стороны Эрика?
— Извини, Фил, — говорит Рут, — больше ничего не могу сказать. Можно, я возьму несколько выходных?
— Конечно, — кивает Фил. — Могу я задать тебе вопрос?
— Да, — настороженно отвечает Рут.
— Почему на тебе куртка полицейского?
Рут хотела выехать пораньше, но добралась до Солончака уже в сумерках. Внезапно оказалось, что у нее много дел: нужно было отменить лекцию, попросить Фила провести за нее консультацию по останкам животных на заболоченных землях, позвонить родителям, чтобы предупредить о своем приезде. Она оставила без ответа сообщения Шоны, становившиеся все более отчаянными. Кроме того, звонит Нельсон.
— Рут, у тебя все в порядке?
— Все отлично.
— Джуди сказала, что вчера отвезла тебя в дом подруги. Больше не делай этого. Тебе нужно находиться в безопасном месте.
— Я уезжаю к родителям. В Лондон.
Пауза.
— Хорошо. Это годится.
Говорит Нельсон рассеянно, похоже, одновременно перебирает бумаги.
— Эрика еще не нашел? — спрашивает она.
— Нет. Он словно сквозь землю провалился. Но мы возьмем его. Наши люди наблюдают за пансионом, домом его любовницы, университетом. Во всех аэропортах объявлена тревога.
— А фургон Катбада?
— Мы об этом подумали. Утром я нанес визит нашему другу Мэлоуну. Он говорит, что не видел Андерсена несколько дней, но мы ведем наблюдение и за ним.
— Должно быть, все это дорого обходится.
Нельсон громко рассмеялся:
— Оно того стоит, если мы его возьмем.
Рут ездила на такси в полицейский участок за своей машиной, но Нельсона не видела. Дежурный сержант сказал ей, что детектив-инспектор «проверяет полученные сведения». Она подумала, не значит ли это, что он нашел Эрика? Чуть было не оставила куртку Нельсона в полицейском участке, но что-то удержало ее от этого. Куртка напоминала ей о Нельсоне, почему-то придавала смелости. К тому же была очень теплая.
