Книга Ледяная принцесса, страница 37. Автор книги Камилла Лэкберг

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Ледяная принцесса»

Cтраница 37

* * *

Камера была ему хорошо знакома. Да, он сидел здесь не первый раз. Когда дела шли совсем плохо, он частенько оказывался здесь. Но на этот раз все было по-другому. И похоже, на полном серьезе.

Он лежал на боку на жестких нарах, свернувшись в клубок и положив голову на руки, чтобы не елозить лицом по пластмассе. И хотя он и был хорошо проспиртован, его уже потихоньку потряхивало лихорадочной дрожью от холода в камере и от того, что он начал трезветь.

Единственное, что он понял, — что его подозревают в убийстве Александры. Потом его заперли в камере и сказали, чтобы он ждал, когда его выведут на допрос. Смешно, а чем еще, по их мнению, он мог здесь заниматься? Организовать курсы вязания? Андерс усмехнулся про себя.

Мысли становятся очень тяжелыми и мечутся беспорядочно, когда не на чем остановить глаз: вокруг лишь светло-зеленые бетонные стены, порядком обшарпанные, с серыми пятнами в тех местах, где отвалилась краска. Андерс начал раскрашивать камеру чистыми сильными цветами: мазок красного цвета — здесь, желтой краски — там. И перед его внутренним взором камера скоро наполнилась сияющей какофонией цветов, и только после этого он смог наконец сосредоточиться и начать думать.

Алекс была мертва. Даже если бы он очень хотел, то все равно не мог не думать об этом. Это был неоспоримый факт. Она умерла, и вместе с ней умерло его будущее.

Скоро за ним придут и потащат на допрос. Будут на него давить, издеваться, пока не добьются своего. Тут он ничего сделать не может, он не в силах их остановить. И он совсем не уверен в том, хочет ли он сам, чтобы его остановили. С некоторых пор он не понимал очень и очень многого. А еще раньше понимал ли он хоть что-нибудь вообще? Очень немногое имело для него значение и обладало достаточной силой, чтобы пробиться в его вечно полупьяные мозги. Только Александра. Сознание того, что она где-то там дышит тем же самым воздухом, думает о том же, ощущает ту же боль. Наверное, это было единственное, что обладало достаточной силой, чтобы оставаться рядом с ним, вокруг него, над ним, под ним и раздирать предательски обманчивую дымку, которая изо всех сил старалась погрузить его память в милосердную тьму.

Он продолжал лежать, ноги затекли. Но он старался не обращать внимания на протесты своего тела и упрямо не двигался. Если он, не дай бог, пошевельнется, то краски исчезнут и ему заново придется расцвечивать камеру.

Иногда, в редкие минуты просветления, он видел во всем этом какой-то извращенный юмор или по крайней мере иронию. Угораздило же его родиться с ненасытной, неутолимой жаждой красоты и в то же время быть обреченным на жизнь пьяного отребья. Говорят, что судьбу можно прочитать по звездам на небе, и, может быть, она была там написана еще задолго до его рождения, а может быть, и нет, и она была переписана в тот роковой день. Если бы. Его думы бесчисленное множество раз прокручивали это «если». Он буквально забавлялся, размышляя о том, как могла сложиться его жизнь, «если бы». Может быть, нормальное, вполне почтенное существование, семья и искусство, и он бы писал картины от радости, а не от отчаяния и безысходности. Во дворе перед его студией играли бы дети, а из кухни тянулись бы вкусные запахи. Идиллия Карла Ларссена [10] в квадрате. Осталось только вставить фантазии в рамочки с розочками. Алекс всегда была в центре картины, всегда в самой середине. А он, как какой-то планер, заделывал виражи вокруг нее — круг, еще круг.

Фантазии всегда согревали его, но внезапно теплая радужная картина сменилась холодной, совершенно ледяной. Он хорошо понимал, что это значит. В ночной тиши и покое он тщательно изучал ее снова и снова и помнил эту картину до мельчайших деталей. Самым страшным для него была кровь. Резкий, непримиримый контраст красного и голубого. Конечно, смерть там тоже присутствовала, как обычно: она свисала с края ванны и в восторге потирала костлявые руки. Смерть ждала, когда он сделает свой ход, сделает хоть что-нибудь, но единственное, что он мог, — так это перестать притворяться, что он что-нибудь делает, игнорировать, пока все не исчезнет само собой. Может быть, тогда радостная картина в рамке с розочками опять вернется к нему. И может быть, Алекс опять ему улыбнется своей замечательной улыбкой, которую он так любил. Но смерть была слишком близко, чтобы позволить себя игнорировать. Они знакомы уже много лет, но с годами эта дружба не стала приятнее. Даже в самые светлые минуты смерть вклинивалась между ними настойчиво и неотвязно.

В камере была давящая тишина. Где-то снаружи он слышал звуки, там разговаривали люди, что-то двигалось, но почему-то казалось, что все это очень и очень далеко, как в мире ином. Он услышал звук приближающихся шагов и начал выплывать из своего дремотно-мечтательного ступора. Кто-то явно направлялся к двери его камеры. Ключи забренчали в замке, дверь открылась. На пороге обозначился маленький толстенький комиссарик. Андерс медленно заворочался на нарах и опустил ноги на пол. Пора на допрос. Все равно — лишь бы скорее закончилось.

* * *

Синяки понемногу начали светлеть, по крайней мере, уже можно попробовать замаскировать их толстым слоем пудры. Анна изучала свое лицо в зеркале. Лицо, которое она видела, было усталым и измученным. Без пудры сразу заметно, что оно не просто бледное, а отливает в синеву. На одном глазу краснота еще не прошла. Ее светлые волосы потускнели и посеклись, их явно следовало подрезать. Она никак не могла пойти записаться к парикмахеру, у нее все время не хватало сил. Вся ее энергия уходила на то, чтобы успевать присматривать за детьми, и на то, чтобы не свалиться самой. Как же это все так вышло? Она опять зачесала волосы назад, собрата их в простой конский хвост и очень осторожно оделась, стараясь поменьше двигаться, потому что ребра у нее очень болели. Раньше он бил ее только по тем местам, где синяки не видны, но последние полгода перестал осторожничать и уже не один раз ударил по лицу.

Побои были не самым страшным. Самым страшным было все время ждать и бояться, что тебя начнут бить, — ждать, когда он грянет, этот следующий раз. А еще хуже — что он прекрасно понимал это и забавлялся, играл этим страхом. К примеру, он мог резко взмахнуть рукой и мило улыбнуться и погладить ее. А иногда он начинал ее лупить без каких-либо видимых причин — не то для удовольствия, не то под настроение. Вообще-то он особо в поводах и не нуждался, вполне достаточно оказывалось невинного разговора о том, что приготовить на ужин или какую передачу они будут смотреть по телевизору, — все равно в любой момент кулак мог взлететь в воздух и ударить ее в живот, в голову, в спину или куда там ему еще захочется. А потом как ни в чем не бывало он совершенно невозмутимо мог продолжить разговор, глядя на то, как она корчится на полу и пытается вдохнуть. Он упивался властью.

Вещи Лукаса валялись по всей спальне, и, осторожно наклоняясь, Анна стала собирать их, одну за одной. Что-то вешала на плечики, а что-то откладывала в стирку. Приведя спальню в образцовый порядок, она пошла посмотреть на детей. Адриан спокойно спал, посапывая на спине с соской во рту. Эмма проснулась, сидела в своей кровати и играла. Анна задержалась в дверях, рассматривая свою дочь. Она так похожа на Лукаса — то же четко очерченное, резкое лицо и ледяные глаза и то же упрямство.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация