— О-о… э-э… хорошая работа, Хедстрём, — неохотно выдавил из себя Мелльберг. — Понял, чем тебе теперь надо заняться?
— Абсолютно, шеф. Считай, уже сделано.
Ему показалось или он действительно услышал в голосе Патрика иронию? Нет, Патрик смотрел на него совершенно невинным взглядом, и Мелльберг выкинул из головы свои подозрения. Нет, показалось. У этого малого все же хватает соображалки, чтобы понимать, что сейчас он слышал указание опытного мастера.
Говорят, что, когда зеваешь, в мозг поступает дополнительный кислород. Патрик попробовал и очень сильно засомневался, что это принесло ему какую-нибудь пользу. Усталость после ночи, когда он лежал дома и ворочался с боку на бок, навалилась на него. А, как обычно, его предложение остаться ночевать у Эрики было отвергнуто большинством голосов. Он устало поглядел на теперь уже хорошо знакомые стопки бумаг на письменном столе и подавил в себе желание собрать все это в охапку и выкинуть куда подальше. Он чертовски устал за время этого расследования. У него было такое ощущение, словно прошло несколько месяцев, хотя на самом деле — три недели. Так много всего случилось, а он так и не продвинулся. Анника, которая проходила мимо его кабинета и увидела, как он трет глаза, принесла такую нужную чашку кофе и поставила перед Патриком.
— Что, тяжело?
— Да, должен признаться, сейчас, похоже, дело не клеится. Придется начать все сначала. Я знаю, что где-то здесь, в этих бумагах, есть ответ, я это чувствую. Единственное, что мне нужно, — одна маленькая-маленькая ниточка, которую я до сих пор не заметил.
Патрик недовольно бросил карандаш на бумаги.
— А остальное?
— Не понял.
— Ну, как идет жизнь, когда ты уходишь с работы, ты ведь, наверное, понимаешь, что я хочу сказать…
— Да, Анника, я, конечно, понимаю, о чем ты. А что ты хочешь узнать?
— Вы все еще играете в бинго?
Патрик был не совсем уверен в том, что Анника хотела знать, но на всякий случай для ясности спросил:
— Играем в бинго?
— Ну да, ну ты знаешь. Цифра пять — сюда, цифра шесть — туда… — И Анника закрыла за собой дверь с насмешливой улыбкой на губах.
Патрик посмеялся про себя. Да, действительно, может быть, это можно так назвать. Он заставил себя вернуться к работе и задумчиво поскреб голову карандашом. Что-то его беспокоило, что-то не совпадало, что-то из того, что сказала Вера, было не так. Он вынул блокнот с записями, которые сделал во время разговора с Верой, и методично, очень внимательно просмотрел свои заметки, не пропуская ни одной буквы. Медленно мысль начала оформляться. Эта маленькая, совсем неприметная деталь могла оказаться очень важной. Привычным движением он достал одну бумагу из груды на письменном столе. Впечатление полного беспорядка на рабочем месте было ложным — он очень хорошо знал, где что лежит. Патрик еще раз прочитал эту бумагу с большим вниманием, немного подумал и потянулся за телефоном.
— Алло, добрый день. Это Патрик Хедстрём из полиции Танумсхеде. Я хотел бы узнать, будете ли вы дома в ближайшее время. У меня есть несколько вопросов. Будете? Очень хорошо. Тогда я подъеду к вам через двадцать минут. А где именно вы живете? Прямо возле въезда во Фьельбаку, направо сразу после крутого холма и там — третий дом слева, красный дом с белыми углами. О'кей. Думаю, я сумею найти. Если заблужусь, тогда позвоню. Хорошо, скоро увидимся.
Не прошло и двадцати минут, как Патрик стоял перед нужной дверью. Он без проблем нашел маленький дом, где, как он предполагал, Эйлерт прожил много лет со своей семьей. Когда он постучал, почти сразу же ему открыла остроносая женщина с неприятным желчным лицом. С неимоверной радостью она представилась как Свеа Берг, жена Эйлерта, и проводила его в маленькую гостиную. Патрик понял, что его звонок вызвал лихорадочную активность. На столе сиял фарфор, и выпечка семи сортов аппетитно красовалась в трехуровневой менажнице. «Да, на моей работе не похудеешь», — вздохнул Патрик.
Так же инстинктивно, как ему не понравилась Свеа Берг, ему сразу же понравился ее муж. Эйлерт встретил его бодрым взглядом небесно-голубых глаз и крепким рукопожатием. Патрик почувствовал на ладони Эйлерта окаменевшие мозоли и понял, что тот тяжело работал всю жизнь.
Покрывало на диване немного сморщилось, когда Эйлерт сел, и тут же, с недовольно нахмуренным лбом, Свеа ринулась разглаживать складку, бросив укоризненный взгляд на мужа. Весь дом сиял чистотой, нигде ни пылинки. Трудно даже поверить, что здесь кто-то живет. Патрику стало жаль Эйлерта, который в своем доме казался случайным гостем.
Свеа производила почти комический эффект, потому что, когда она смотрела на Патрика, у нее на лице появилась льстивая улыбка, но стоило ей повернуться к мужу, как улыбка в долю секунды сменялась раздраженной гримасой. Патрик задал вопрос, что же такого Эйлерт сделал, чтобы вызывать такое раздражение, но заподозрил, что для этого было вполне достаточно его присутствия.
— Так, констебль сядет здесь и выпьет кофе с булочками.
Патрик послушно сел на стул, повернутый к окну, а Эйлерт предпринял попытку сесть на стул напротив.
— Не туда, Эйлерт. Как ты не понимаешь, садись сюда. — И она повелительно указала ему на стул сбоку.
Патрик разглядывал гостиную, пока Свеа металась вокруг, накрывая на стол и одновременно разглаживая отсутствующие складки на скатерти и шторах. Дом выглядел так, будто ему хотели придать видимость благосостояния, которого на самом деле не было. Комнату заполняли плохие копии: начиная со штор, которые пытались быть похожими на шелковые, с массой воланов и розеточек в неимоверных количествах, до мельхиоровых приборов под серебро и финтифлюшек из цыганского золота. Эйлерт выглядел совершенно чужеродно среди этих неудачных декораций. К огорчению Патрика, он никак не мог подобраться к делу, ради которого пришел. Свеа безостановочно болтала, шумно хлебая кофе.
— Этот сервиз, констебль понимает, мне прислала из Америки сестра. Она очень удачно вышла замуж за богатого человека и всегда посылает мне такие замечательные подарки. Это очень дорогой сервиз. — И Свеа со значением подняла обильно разукрашенную кофейную чашку.
Патрик сильно засомневался насчет дороговизны сервиза, но мудро воздержался от комментариев.
— Да, и я, конечно, тоже бы уехала в Америку, если бы не мое слабое здоровье. Если бы не это, я бы наверняка тоже вышла замуж за богача и сейчас бы как сыр в масле каталась, а не ютилась в этой лачуге пятьдесят лет. — И Свеа бросила на Эйлерта обвиняющий взгляд.
Он на ее комментарии никак не отреагировал. Наверняка Эйлерт уже слышал это много-много раз.
— У меня подагра, констебль понимает. Руки и ноги совсем отваливаются, и это чистая мука — с утра до ночи. К счастью, я не из тех, кто жалуется, а что касается моей ужасной мигрени, то вообще непонятно, как можно переносить такие муки. Но это не про меня, констебль понимает, что я не жалуюсь. Нет, свои болячки человек должен переносить мужественно. Я уж даже не упомню, сколько раз слышала: какая ты сильная, Свеа, как ты можешь оставаться на ногах круглые сутки с такими болезнями. Но такая уж я родилась.
