Он достал пистолет и краем глаза увидел, что Мартин сделал то же самое. Они крадучись подошли и аккуратно ощупали люк: он был заперт. Вот ведь хрень, ну и что теперь делать? Они не сообразили захватить с собой никаких инструментов, чтобы вскрыть дверь, поэтому единственное, что оставалось, — попытаться выманить Якоба наружу, заставить его вылезти добровольно. С опаской Патрик постучал в люк и тут же быстро отскочил в сторону.
— Якоб, мы знаем, что ты там. Мы хотим, чтобы ты открыл и вышел наружу.
Никакого ответа. Патрик попробовал снова:
— Якоб, я знаю, что ты не собирался умышленно причинять девушкам зло, ты просто сделал то же самое, что делал Йоханнес. Давай выходи, нам надо об этом поговорить.
Патрик и сам прекрасно слышал, как наивно и неубедительно это прозвучало. Да, если бы он прошел какой-нибудь курс по освобождению заложников или, по крайней мере, догадался взять с собой психолога, они бы знали, как действовать и что говорить в подобной ситуации. Но сейчас придется действовать на свой страх и риск, уговаривая психа, который засел в бомбоубежище, выйти и сдаться.
К своему великому удивлению, через несколько секунд Патрик услышал, как громыхает замок. Дверь откинулась. Мартин и Патрик, которые стояли по обе стороны от люка, направив на него пистолеты, обменялись взглядами. Из люка появился Якоб, держа на руках Ени. При первом же взгляде на нее стало ясно, что она мертва, и Патрик почувствовал горечь разочарования и скорбь, охватившую одновременно сердца всех полицейских, которые с напряженными лицами стояли вокруг бомбоубежища.
Якоб их словно не видел. Он поднял голову, посмотрел наверх и заговорил, обращаясь прямо к небу:
— Я ничего не понимаю, ведь я же избранный, Ты должен уберечь меня.
Якоб выглядел удивленным и потрясенным, как будто твердь земная зашаталась у него под ногами.
— Зачем же оборонил Ты меня вчера, неужели сегодня я не в милости Твоей?
Патрик и Мартин посмотрели друг на друга. Якоб, казалось, спятил окончательно, но это делало его еще более опасным. Как он поступит в следующую секунду — невозможно ни вычислить, ни предугадать. Они держали его на прицеле.
— Положи девушку, — сказал Патрик.
Якоб стоял, по-прежнему глядя в небо, и разговаривал со своим невидимым Богом.
— Я знаю, что Ты позволил бы мне обрести дар, но мне нужно больше времени. Так почему же отворачиваешься Ты от меня сейчас?
— Положи девушку и подними руки, — приказал Патрик более твердо.
Якоб не реагировал. Он держал девушку на руках и, казалось, не замечал направленных на него пистолетов. Патрик прикинул, не стоит ли попробовать сбить Якоба с ног и прервать это смертельно опасное действо. Можно было не беспокоиться насчет того, что девушка могла пострадать, для нее в любом случае уже слишком поздно.
Не успел Патрик додумать до конца, как слева в воздухе появилась длинная фигура, которая взлетела откуда-то из-за спины Патрика. Он настолько ошалел от неожиданности, что его палец автоматически начал нажимать курок. Результат мог быть один: Патрик попал бы либо в Якоба, либо в Мартина, который тоже стоял на линии огня.
Каким-то чудом он не выстрелил, потому что успел заметить, что в самолет-штурмовик решил поиграть козел Эрнст и это его чучело летело по воздуху и угодило как раз в Якоба, который рухнул на спину, придавленный Эрнстом сверху. Ени выскользнула из рук Якоба и упала рядом с каким-то очень неприятным неживым звуком, словно мешок с мукой ударился о землю. С довольной ухмылкой идиота Эрнст заломил Якобу руки назад; тот не сопротивлялся, с его лица не сходило удивленное выражение.
— Вот так это делается, — сказал Эрнст и радостно огляделся вокруг, явно напрашиваясь на аплодисменты.
Все замерли в онемении, и только тут Эрнст, увидев, что Патрик, судя по всему, вовсе не в восторге от его самодеятельности, начал смутно подозревать, что действовал, мягко говоря, не очень обдуманно и опять обделался.
Патрика колотило, потому что он понимал, насколько был близок к тому, чтобы застрелить Мартина. И он с неимоверным усилием отвел взгляд от тощей шеи Эрнста, к которой руки сами тянулись придушить этого придурка, к чертовой матери, медленно и с наслаждением. Ну ничего, этим они как-нибудь позже займутся. Сейчас важнее закончить с Якобом.
Ёста достал наручники, подошел к Якобу и сковал его руки. Вместе с Мартином они рывком поставили Якоба на ноги, и потом Ёста вопросительно посмотрел на Патрика, который встретил его взгляд и повернулся к двум полицейским из Уддеваллы:
— Давайте его обратно в Вестергорден, а я сейчас подойду. Посмотрите, приехала ли «скорая помощь», если да, то пусть они идут сюда и не забудут прихватить носилки.
Они начали уводить Якоба, но Патрик остановил их.
— Ну-ка, погодите чуток. Мне ему в глаза посмотреть надо, я хочу знать, каково это — смотреть в глаза человеку, который может такое сотворить.
И Патрик кивнул, указывая на безжизненное тело Ени. Якоб спокойно встретил его взгляд, в его глазах не было ни тени раскаяния, а по-прежнему лишь все то же удивленное выражение. Потом он сказал:
— Разве это не удивительно: вчера вечером Господь сделал чудо для того, чтобы меня спасти, а сегодня позволил вам меня найти.
Патрик смотрел, думал и опять смотрел: неужели Якоб говорил серьезно или это лишь игра, попытка спасти себя, отрешиться от собственных поступков? Глядя в пустые, стеклянные, как зеркало, глаза, Патрик понял, что пытается заглянуть в само сумасшествие. Он устало сказал:
— Да не было Бога, вместо Бога был Эфроим. Ты вчера выкрутился с анализом, потому что твой донор Эфроим дал тебе свой костный мозг, когда ты болел лейкемией. Это означает, что ты получил его кровь и его ДНК попала в твой организм, поэтому анализ крови и не совпал с анализом ДНК, когда мы сравнивали следы, которые ты оставил на Тане. Мы начали это понимать, когда эксперты в лаборатории сопоставляли данные твоих кровных родственников, и твои анализы ясно показали, что ты, оказывается, папаша Йоханнеса и Габриэля. Во чудо-то!
Якоб лишь кивнул. Потом он тихо произнес:
— Но что же это, если не чудо?
Потом его увели.
Мартин, Ёста и Патрик продолжали стоять у тела Ени. Эрнст быстренько смотался восвояси вместе с полицейскими из Уддеваллы и, судя по всему, в ближайшее время намеревался поиграть в человека-невидимку. Они стояли втроем и думали об одном и том же. Хоть бы куртку какую, что ли. В наготе Ени было что-то режуще беспомощное, беззащитное. Они видели раны на ее теле, идентичные тем, что они нашли на теле Тани. Наверняка Йоханнес наносил такие же Сив и Моне.
Несмотря на свою импульсивную натуру, Йоханнес показал себя весьма методичным убийцей. В своей записной книжке он подробно и аккуратно записывал, какие раны, где и в какой последовательности он наносил своим жертвам для того, чтобы потом попробовать излечить их. Он фиксировал это с тщательностью ученого-исследователя: одни и те же раны на обеих жертвах, в том же самом порядке. Может быть, даже для себя он считал процесс убийства всего лишь научным экспериментом — экспериментом, требующим человеческих жертв, которым просто не повезло. Он ждал, что после этих жертв Господь вернет ему обратно дар целительства, которым он владел в детстве. Дар, по которому он так тосковал всю свою взрослую жизнь и который стал необыкновенно остро нужен, когда заболел его сын Якоб.
