— Да, конечно. — Ее согласие прозвучало скорее как вопрос. — Одну минуту, пожалуйста, я только накину на себя что-нибудь, и мы поговорим.
И Гун исчезла в купальне.
Патрик тем временем устроился за стоящим рядом столом и позволил себе немного полюбоваться видом. Гавань казалась менее оживленной, чем обычно, но море блестело под лучами солнца, и чайки непрестанно кружили над причалами и охотились за едой. Прошло довольно много времени, пока наконец Гун не появилась; она не только надела шорты и блузку, но и тащила за собой Ларса. Он с серьезным видом поздоровался с Патриком. И они с Гун тоже сели за стол.
— Что случилось? Вы схватили того, кто убил Сив? — спросила Гун нетерпеливо.
— Нет, я здесь не по этому поводу. — Патрик сделал паузу и сказал, взвешивая каждое следующее слово: — Дело в том, что мы сегодня утром разговаривали с отцом той молодой немецкой девушки, которую нашли вместе с Сив.
И Патрик опять помолчал. Гун вопросительно подняла бровь:
— Да?
Патрик назвал имя отца Тани, и его совсем не удивила реакция Гун. Она вздрогнула и начала хватать воздух, словно задыхаясь. Ларс смотрел на жену недоумевающе, не понимая, какая тут связь.
— Но это же отец Малин. Что же это ты такое говоришь, ведь она умерла?
Было трудно вести себя со всей возможной дипломатичностью, но, грубо говоря, он не обязан быть дипломатом. И Патрик решил просто-напросто сказать все так, как оно есть.
— Она не умерла. Он только так сказал. Как он нам объяснил, твои требования денежной компенсации показались ему, как он выразился, несколько назойливыми. Поэтому он и придумал историю о том, что твоя внучка погибла.
— Но ведь девушку, которая погибла здесь, звали Таня, а не Малин? — спросила Гун озадаченно.
— Он поменял также и имя дочери. Но нет никаких сомнений относительно того, что Таня и есть твоя внучка Малин.
Первый раз за время их общения Гун Струвер потеряла дар речи. А потом Патрик увидел, как она закипает. Ларс положил ей на плечо руку, надеясь успокоить жену, но она ее раздраженно сбросила.
— Ну и что эта сволочь о себе думает! Ты когда-нибудь слышал, Ларс, что-нибудь более наглое? Врать мне прямо в лицо и говорить, что моя внучка, моя собственная плоть и кровь, умерла! Все эти годы она там как сыр в масле каталась, а я все глаза выплакала, думая, что моя любимая бедняжечка умерла ужасной смертью. Ты можешь себе представить, что он это сделал, потому что я была назойливой? Ты можешь себе представить такую наглость, Ларс? Только потому, что я требовала того, на что имею полное право, он меня назвал назойливой.
Ларс снова попробовал успокоить Гун, и она опять сбросила его руку. Она так завелась, что у нее изо рта разве что пена не шла.
— Уж теперь я ему всю правду выложу. У вас, наверное, есть его телефонный номер? Я бы с удовольствием ему позвонила, чтобы он услышал, хрен немецкий, что я обо всем этом думаю.
Патрик глубоко вздохнул про себя. Он мог понять, что у Гун есть основания злиться, но она, похоже, совершенно упустила из виду ключевой пункт его рассказа. Патрик позволил ей еще побесноваться и затем спокойно сказал:
— Я понимаю, что, возможно, это тяжело слышать, но вообще-то неделю назад мы нашли убитой твою внучку вместе с Сив и Моной. Так что я должен спросить — имели ли вы какие-либо контакты с девушкой, называвшей себя Таней Шмидт? Не предпринимала ли она попыток связаться с вами?
Гун быстро замотала головой, но Ларс, казалось, задумался. Потом он сказал неуверенно:
— Пару раз кто-то звонил, но ничего не говорил, просто молчал. Да ты же, наверное, помнишь, Гун, это было, по-моему, две-три недели назад, и мы подумали, что, наверное, кто-то хулиганит. Так ты считаешь, что это могла быть?..
Патрик кивнул:
— Вполне возможно. Ее отец рассказал ей всю историю два года назад, и она могла предполагать, что ей, может быть, будет трудно наладить с тобой контакт. Она заходила в библиотеку и сделала копии статей об исчезновении своей матери, так что, по-видимому, она приехала сюда, стремясь выяснить, что же случилось тогда с ней.
— Бедненькая, сердечко мое.
До Гун, кажется, наконец дошло, что от нее ожидалось, и она зарыдала крокодиловыми слезами.
— Если бы я только могла подумать, что моя любимая малышка все еще жива и так близко и что мы могли бы успеть встретиться, если бы… Что же это за человек, который такое со мной сотворил? Сначала Сив, а потом моя маленькая Малин.
Тут Гун пришла в голову мысль:
— А может быть, я в опасности, может быть, кто-то хочет добраться до меня и мне нужна защита полиции?
Гун, хлопая глазами, переводила взгляд с Ларса на Патрика и обратно.
— Я думаю, в этом нет необходимости. У нас нет никаких оснований полагать, что убийство имеет какое-то отношение к тебе. Так что на твоем месте я бы не стал беспокоиться по этому поводу.
И потом Патрик не удержался от колкости:
— Да и кроме того: убийца интересовался только молодыми женщинами.
Патрик тут же пожалел о том, что позволил себе эту вольность, и поднялся, показывая, что разговор закончен.
— Мне искренне жаль, что пришлось приехать к вам с такими новостями. И я также был бы очень благодарен, если бы вы мне позвонили в том случае, если вспомните что-нибудь. Ну а мы для начала проверим эти телефонные звонки.
Прежде чем уйти, Патрик обернулся и еще раз завистливо посмотрел на прекрасный морской вид. Гун Струвер была отличным доказательством того, что хорошее не всегда достается тем, кто его действительно заслуживает.
— Что она сказала?
Мартин и Патрик сидели в комнате отдыха. Кофе, как обычно, слишком долго простоял в кофеварке, но они давно привыкли и пили его с удовольствием.
— Я, конечно, не должен так говорить, но это такое дерьмо, такая гнусная баба. Больше всего ее разозлило совсем не то, что она столько лет не видела свою внучку и ничего не знала про ее жизнь, и даже не то, что ее недавно убили: ее взбесило, как эффективно отец внучки пресек все ее поползновения вытянуть из него деньги.
— Да, полное дерьмо.
И они мрачно помолчали, размышляя о том, какими мелочными могут быть люди. В участке стояла необыкновенная тишина. Мелльберг еще не появлялся: похоже, в это утро он решил порадовать себя возможностью поспать подольше. А Ёста и Эрнст патрулировали окрестности, охотясь за нарушителями правил дорожного движения, или, если называть вещи своими именами, сидели в каком-нибудь спокойном месте и закусывали в ожидании, что нарушители сами приедут к ним, представятся, а потом сами себя посадят под замок. Они имели обыкновение называть это превентивными полицейскими мерами. Как ни посмотри, так оно и было. Что может быть более превентивного, чем двое полицейских, которые сидят и расслабляются где-нибудь в тихом уголке?
