Она импульсивно потянулась вперед и накрыла ладонью руку Габриэля. Он удержался от желания выдернуть руку, она безжизненно лежала на столе.
— Ты упустил столько возможностей, Габриэль: у вас с Йоханнесом гораздо больше общего, чем ты думаешь. Но ты никогда не позволял этому проявляться. Мы бы с тобой могли так хорошо жить вместе, и я бы любила тебя. В конечном итоге, несмотря ни на что, так это и вышло, но я знаю тебя достаточно хорошо для того, чтобы понимать, что ты больше никогда не позволишь мне любить себя.
Габриэль ничего не ответил — он знал, что Лаине права. Всю свою жизнь он старался выбраться из тени своего брата, и Лаине ударила его по самому больному месту. Он вспомнил ночи, которые они с Лаине проводили в больнице у кровати сына: тогда ему хотелось остаться с ним одному, чтобы возле себя Якоб видел только его и чтобы сын понял, насколько ненужными и посторонними, включая Лаине, были все остальные. Габриэль жаждал стать единственным, в ком Якоб нуждался. Их двое против всех остальных. Его самого страшила пугающая ясность этой мысли, а на самом деле он стал Черным Петером.
[28]
Это Йоханнес обладал правом сидеть возле Якоба, держать его руку и повторять ему, что все будет хорошо и все образуется, и Эфроим, спасший Якобу жизнь. Эфроим и Йоханнес — вечная парочка, в которой Габриэлю никогда не находилось места. А теперь с этим уже ничего поделать нельзя.
— А Линда? — Он знал ответ, но все равно спросил, хотя бы просто для того, чтобы уколоть Лаине.
Она лишь усмехнулась.
— Линда — твоя дочь. В этом нет никаких сомнений. Йоханнес — единственный мужчина, который у меня был за все годы, пока мы с тобой женаты, и сейчас мне за это придется расплачиваться. Я это помню, принимая во внимание обстоятельства.
Габриэля больше занимал другой вопрос.
— Якоб знает?
— Якоб знает.
Она поднялась, грустно посмотрела на Габриэля и тихо сказала:
— Я сегодня же соберу вещи, к вечеру меня здесь не будет.
Габриэль не стал спрашивать, куда она поедет, это не играло никакой роли. Теперь ничто не играло никакой роли.
Полицейские провели обыск аккуратно, не оставив явных следов вторжения. И она, и дети едва могли заметить, что в доме побывали чужие люди. И в то же время что-то изменилось — что-то неуловимое, нематериальное, но все же это витало там. Чувство, что дом больше никогда не будет таким, как раньше, — самым надежным и безопасным местом на свете. Они знали, что здесь везде ходили чужие люди, все трогали и переворачивали чужие руки. И они искали здесь что-то плохое, в их доме! Первый раз в своей жизни она смогла понять, как живется людям при диктатурах в полицейских государствах, о которых она знала из телевизионных новостей. Хотя, конечно, шведские полицейские проявили значительно больше уважения. Марита покачала головой и пожалела людей, которые постоянно жили под угрозой вторжения в их дома, потому что прежде никогда по-настоящему не могла понять, каким запачканным чувствуешь себя после этого и как может страшить неизвестность, потому что не знаешь, что будет потом.
Ночью в кровати ей не хватало Якоба, ей хотелось бы, чтобы он лежал рядом и держал ее за руку, вселяя уверенность в том, что все будет по-прежнему, так, как раньше. Но когда Марита позвонила в полицейский участок вчера вечером, ей сказали, что Якоб уехал с матерью. И она решила, что он остался ночевать у родителей. Конечно, она подумала о том, что Якоб мог бы и позвонить, но тут же осудила себя за эту мысль, потому что, наверное, хотела слишком многого. Якоб всегда поступал так, как лучше всего для них. И если ее саму так огорчил и вывел из равновесия обыск в их доме, можно только представить себе, что чувствовал Якоб, сидя взаперти в участке и отвечая на бесконечные вопросы назойливых полицейских.
Марита неторопливо убрала со стола после завтрака; она помедлила, подняла трубку и начала набирать номер свекра и свекрови, но попеняла себе за это и снова положила трубку. Наверняка Якобу сегодня надо поспать побольше, и ей не надо его беспокоить. Едва она положила трубку, телефон зазвонил, и она подскочила от неожиданности. На дисплее она увидела номер и нетерпеливо схватила телефон, уверенная, что звонит Якоб.
— Привет, Марита, это Габриэль.
Она удивленно подняла бровь. Марита едва узнала голос свекра, он казался очень усталым, стариковским.
— Привет, Габриэль, как у вас дела?
За своим оживлением она прятала беспокойство и с жадностью ожидала, что дальше скажет Габриэль. Внезапно ей пришла в голову мысль, что с Якобом могло что-то случиться, но, прежде чем она успела что-либо сказать, Габриэль спросил:
— Марита, а где Якоб, может быть, он дома?
— Якоб? Но ведь Лаине вчера его забрала; я думала, он остался ночевать у вас.
— Нет, здесь его не было. Вчера вечером Лаине высадила его перед дорогой к вашему дому.
В голосе Габриэля уже откровенно звучала паника, и Марита почувствовала то же самое.
— Но, боже мой, где же он тогда?
Марита прижала руку ко рту и изо всех сил старалась, чтобы ее страх не вырвался наружу.
— Он, должно быть… он, наверное, поехал…
Габриэль не договорил, что только лишний раз показало, насколько он встревожен. Если Якоб не появился дома и не ночевал у них, то других вариантов не оставалось. Пугающая мысль пришла в голову Габриэлю.
— Йохан лежит в больнице, на него напали и избили до полусмерти вчера возле их дома.
— О боже, как он?
— Неизвестно, выживет он или нет. Линда поехала в больницу, она позвонит, когда что-нибудь выяснится.
Марита тяжело опустилась на кухонный стул, сердце у нее сжалось, ей не хватало воздуха, словно что-то сдавило горло.
— Ты думаешь, что…
Она едва слышала голос Габриэля.
— Нет, этого просто не может быть. Кому могло…
А потом они оба одновременно поняли, что думают об одном и том же. Настоящий убийца все еще на свободе. При этой мысли тишина показалась оглушительной. Потом Габриэль сказал:
— Звони в полицию, Марита. Я скоро приеду.
Потом в трубке послышались короткие гудки.
Патрик опять неприкаянно сидел за своим письменным столом, пытаясь заставить себя чем-нибудь заняться, вместо того чтобы пялиться на телефон. Ему так хотелось как можно скорее получить результаты анализов ДНК, что он буквально чувствовал это нетерпение на вкус. Часы тикали немилосердно медленно. Патрик решительно вознамерился посмотреть обычную текучку. Через полчаса, ничего не сделав, он по-прежнему сидел и непонимающе смотрел на верхний лист. Усталость после беспокойной ночи напоминала о себе. Патрик придвинул к себе чашку, глотнул кофе и недовольно поморщился: кофе совсем остыл. Он поднялся и с чашкой в руке направился к кофеварке, когда внезапно зазвонил телефон. Он моментально бросился к трубке, остатки кофе из чашки пролились на стол.
