Очевидно, эта формула была Рите незнакома. Она с удивлением уставилась на Мельберга.
— Спит ли она на спине? Я не знаю… Хотя наверняка — с такой-то грудью…
Мельберг смущенно рассмеялся.
— Да нет, это просто выражение такое. Я хотел сказать… да, насчет булочек… Очень даже люблю.
Он с удивлением увидел, что она ставит на стол три прибора. Загадка, впрочем, разрешилась быстро. Рита постучала в еще одну закрытую дверь и крикнула:
— Юханна! Кофе!
— Иду!
Дверь открылась, и в кухне появилась молодая хорошенькая блондинка с огромным животом.
— Это моя невестка, Юханна… А это Бертиль. Хозяин Эрнста. Я его нашла в лесу. — Рита опять прыснула. Ее смешливость очень привлекала Мельберга.
Он протянул руку для пожатия и тут же сморщился от боли. Ему приходилось пожимать руки самым разным типам, но такого железного рукопожатия он никогда не встречал.
— Ничего себе захватик! — чуть не пискнул он и с облегчением почувствовал, что рука его вновь обрела свободу.
Юханна весело на него посмотрела и с трудом протиснулась за стол. Немного повертелась, выбирая такую позицию, чтобы можно было дотянуться и до блюда с булочками, и до кофейника, и начала с завидным аппетитом уплетать булку.
— И когда вы ждете? — вежливо спросил Мельберг.
— Через три недели, — коротко ответила она, проглотила остатки булки и потянулась за следующей.
— Правильно, вам надо есть за двоих, — пошутил он, но Юханна наградила его таким взглядом, что он немедленно осекся.
— Мой первый внук! — гордо сказала Рита и погладила Юханну по животу. Та просияла и положила ладонь поверх руки свекрови.
— А у вас внуки есть? — спросила Рита, подливая себе кофе.
— Пока нет… Сын есть. Семнадцать лет. Его зовут Симон.
О том, что у него есть взрослый сын, Мельберг узнал совсем недавно, и новость эта поначалу его не слишком обрадовала. Но постепенно они привыкли друг к другу, и сейчас мысли о Симоне доставляли ему только радость. Хороший мальчик.
— Семнадцать лет… Тогда, конечно, спешить некуда. Я только вот что скажу: внуки — это вроде десерта в жизни. — Рита опять погладила живот Юханны.
Мельберг не мог вспомнить, когда в последний раз чувствовал себя так спокойно и уютно. В минувшие годы ему пришлось немало пережить. Иной раз он давал себе слово никогда больше не связываться с женщинами. А сейчас — пожалуйста: сидит на кухне у полузнакомой дамы и млеет от счастья.
— И что скажете? — Рита смотрела на него испытующе, и только тут он сообразил, что прослушал какой-то заданный ему вопрос.
— Простите?
— Я спросила — вы придете вечером на мои курсы сальсы? Для начинающих, ничего сложного. В восемь.
Мельберг недоверчиво уставился на нее. Сальса? В его возрасте? Сама мысль показалась ему совершенно идиотской, но он заглянул поглубже в темные глаза Риты и, к своему ужасу, услышал свой собственный голос:
— Сальса? В восемь? Конечно приду.
Эрике все меньше и меньше нравилась ее затея. Она замедлила шаг, а прежде чем свернуть на гравиевую дорожку к дому Акселя и Эрика, вообще остановилась и задумалась. Потом, скорее по привычке доводить начатое дело до конца, все же подошла к двери и постучала.
Молчание. Она даже почувствовала некоторое облегчение. Что ж, не вышло — значит, не вышло, но как раз в то мгновение, когда она уже хотела повернуться и уйти, за дверью послышались шаги. У нее забилось сердце.
— Слушаю вас?
Вид у Акселя Франкеля был усталый, даже измученный.
— Добрый день, меня зовут Эрика Фальк, я… — Она запнулась. Надо было подготовить хотя бы вступительную фразу.
— Дочка Эльси? — Аксель разглядывал ее со странным выражением. Усталость на его лице сменилась интересом. — Да… теперь я вижу. Вы очень похожи на мать.
— Разве?
— Да… очень. Глаза и рот… — Он даже слегка наклонил голову набок, всматриваясь в ее лицо. — Проходите. — Он отошел в сторону, пропуская ее в прихожую.
Она перешагнула порог и остановилась.
— Проходите, проходите, мы посидим на веранде.
Эрика быстро повесила пальто и прошла за ним на красивую застекленную веранду, чем-то похожую на веранду в их с Патриком доме.
— Присаживайтесь… — Очевидно, у хозяина не было намерения предложить ей кофе.
Она помолчала и откашлялась.
— Собственно говоря, я… — Голос почему-то плохо ее слушался. Она взяла разбег еще раз. — Собственно говоря, я зашла потому, что недавно оставила у Эрика медаль… Очень сочувствую вашему горю, — спохватилась она, — я…
Эрика даже заерзала в кресле — настолько нелепой показалась ей вся ситуация.
Аксель поднял ладонь и слегка улыбнулся — должно быть, хотел ее успокоить.
— Вы сказали что-то насчет медали.
— Да… — Эрика мысленно поблагодарила его за помощь. — Весной я разбирала вещи матери и наткнулась на медаль… нацистскую медаль. Мне стало любопытно, откуда она взялась… и почему мать ее хранила. И, поскольку я знала, что ваш брат…
— Смог он вам помочь?
— Не знаю… Мы говорили по телефону… потом я отнесла ему медаль и думала, он позвонит мне, если что-то выяснится… а мы были очень заняты, и вот… — Она замолчала.
— И вы хотели спросить, сохранилась ли ваша медаль?
Она кивнула.
— Простите, ради бога… я понимаю, что в такое время… а я беспокоюсь о какой-то медали. Но у меня так мало осталось после матери… — Эрика снова замолчала.
Надо было просто позвонить. Только теперь она осознала, насколько бестактным и бесчувственным был ее приход.
— Я понимаю, — сказал Аксель. — Очень хорошо вас понимаю. Поверьте, я, как никто, знаю, насколько важна для людей связь с прошлым. Даже если это какие-то неодушевленные предметы… И Эрик бы вас понял. Все эти вещи, которые он собирал годами… Вещи и факты — он не считал их неодушевленными. Вещи и факты рассказывают нам историю… Он, может быть, надеялся, что они смогут нас чему-нибудь научить.
Он отвернулся и долго смотрел в окно — казалось, на какой-то момент забыл о существовании гостьи. Потом взглянул на нее внимательно.
— Я обязательно постараюсь найти эту вещь… Но расскажите немного о вашей матери. Какой она была? Что за жизнь прожила?
Эрике вопрос показался странным, но просьба прозвучала так искренно и у него были такие грустные глаза, что она решила сказать все как есть.
— Какой была моя мать… Если честно — не знаю. Мы с сестрой — поздние дети, и хорошего контакта с матерью у нас так и не получилось. Вы спрашиваете, какую жизнь она прожила… — Эрика остановилась, не зная, правильно ли поняла вопрос. — Мне кажется, ей было нелегко… я имею в виду — жить. Мне она казалась очень собранной… и очень нерадостной.
