Потом Смерть наклонилась, перегнулась через Бритту и взяла в руки лежавшую рядом с ней подушку Германа. Бритта, онемев, следила, как приближается белый туман… последний туман.
Тело ее еще судорожно извивалось, не желая смириться с отсутствием воздуха. Она оторвала руки от простыни… господи, у Смерти такая же кожа, как у людей! Она впилась со всей силы ногтями в эту кожу, ей хотелось пожить еще хотя бы минуту, хотя бы секунду.
Потом наступил мрак.
~~~
Грини, пригород Осло, 1944 год
— Подъем! — Пронзительный голос надзирателя. — Через пять минут построение и проверка!
Аксель с трудом разлепил глаза — сначала один, потом другой. Он не сразу понял, где находится, — в бараке было совершенно темно, снаружи не проникало ни крупицы света. Но это все равно было лучше, чем первые месяцы в одиночке. Он предпочитал тесноту и вонь барака мучительной изоляции. В Грини было три тысячи пятьсот заключенных — кто-то ему назвал именно эту цифру. Его это не особенно удивило. Сам он не смог бы сосчитать узников — все они были одинаковыми, с одним и тем же выражением усталой безнадежности. Себя он не видел, но у него наверняка написано на лице то же самое.
Он сел на нарах и начал тереть глаза, борясь с остатками сна. На построение их выгоняли по нескольку раз в день, причин никто понять не мог — скорее всего, прихоть надзирателей. И не дай бог опоздать или просто замешкаться. Но сегодня Акселю было особенно трудно расстаться со сном. Ему приснилась Фьельбака. Как будто он сидит на горе Веддерберг и смотрит, как в гавань один за одним заходят груженные сельдью траулеры. Он даже слышал во сне крик чаек, кружащих у мачт. Вообще говоря, звуки довольно противные, но во сне они казались музыкой. Вся жизнь поселка проходила под аккомпанемент настырных воплей чаек. Что еще ему снилось? Теплый летний ветерок, доносящий до склона горы запах водорослей… Во сне он жадно вдыхал этот запах и изнемогал от счастья.
Но действительность быстро заставила его расстаться со сном. Грубая ткань одеяла, ледяной холод металлической рамы нар… И постоянное, изматывающее чувство голода. Им, конечно, давали еду, но редко и мало.
— Все на выход! — крикнул молодой надзиратель и остановился около Акселя. — Холодно нынче, — сказал он почти приветливо.
Это был тот самый надзиратель, которого он когда-то спрашивал, сколько уже пробыл в тюрьме. Ему тогда показалось, что парень не так озлоблен, как остальные. Аксель ни разу не видел, чтобы он ударил кого-то или унизил, как прочие. Но месяцы в тюрьме провели между ними четкую границу. Вот узник, а вот надзиратель, две параллельные и никогда не сходящиеся линии. Они жили настолько разной жизнью, что Аксель даже не решался прямо посмотреть ни одному из охранников в глаза. Всех пленников одели в норвежскую военную форму, и уже одно это подчеркивало их неполноценность. Такое решение было принято после того, как один из заключенных бежал. Это было еще в 1941 году. Аксель никак не мог понять — откуда у смельчака взялись силы? Сам он чувствовал себя совершенно обессилевшим — недосып, голод… И бесконечная тревога — что там у них, дома?
— Поторапливайся, — велел надзиратель и легким толчком спихнул Акселя с нар.
Аксель понимал, что тот прав — малейшее опоздание на построение могло кончиться плохо. Он прибавил шагу.
По лестнице он спустился почти бегом, но на предпоследней ступеньке споткнулся, замахал руками, пытаясь удержать равновесие, и упал прямо на спину шедшего перед ним надзирателя, сбив его с ног. Чья-то сильная рука подняла его с земли.
— Он на тебя напал! — крикнул надзиратель, крепко удерживая Акселя за воротник. Это был Йенсен, известный своей жестокостью.
— Нет, не думаю, — сказал парень. Он уже встал и отряхивал униформу.
— А я говорю — напал! — Физиономия Йенсена побагровела.
Его боялись и ненавидели. Он был из тех, кто наслаждается своей властью над беззащитными людьми. Когда он проходил по лагерю, толпа расступалась, как Красное море перед Моисеем.
— Да нет же…
— Я все видел! Он на тебя набросился! Сам его проучишь или мне этим заняться?
Молодой надзиратель растерянно переводил взгляд с Акселя на Йенсена, который был намного старше его.
Акселю было все равно. Он давно уже ни на что не реагировал и просто-напросто ничего не чувствовал, кроме голода и усталости. Что будет, что будет.
— Ну, тогда я… — Йенсен поднял винтовку.
— Нет! — воскликнул юноша. — Я сам! Это мой заключенный… — Он посмотрел Акселю в глаза, словно прося прощения, побледнел и дал ему пощечину.
— И это все? Это наказание? — хрипло засмеялся Йенсен.
Вокруг них собралась группа надзирателей, предвкушающих представление.
— Врежь ему! — рявкнул Йенсен. Лицо его налилось кровью.
Молодой надзиратель еще раз посмотрел на Акселя, пытаясь встретиться с ним взглядом. Но Аксель смотрел в сторону. Юноша отступил на шаг, размахнулся и ударил узника кулаком в подбородок. Тот покачнулся, но устоял на ногах.
— Врежь ему! Врежь ему! — начала скандировать группа охранников.
На лбу у парня выступили капли пота. Он уже не смотрел на Акселя. Глаза его заблестели, он поднял лежащую на земле винтовку и занес ее для удара.
Аксель инстинктивно отвернулся, и удар пришелся в левое ухо. Боль была невыносимой, что-то хрустнуло… Следующий удар пришелся в лицо, и больше он ничего не помнил.
~~~
Никакой вывески, извещающей, что здесь находится контора общества «Друзья Швеции», на двери не было, только бумажка над почтовой щелью с просьбой не бросать рекламу. И фамилия: Свенссон. Мартин и Паула получили адрес в отделе полиции в Уддевалле — те постоянно наблюдали за деятельностью организации. Посетители не стали предупреждать о своем приезде — решили попробовать наугад, в расчете, что в рабочее время кто-то должен быть на месте.
Мартин нажал кнопку звонка. Они подождали немного. Он уже поднял руку, чтобы позвонить еще раз, но тут дверь открылась.
— Да? — На них вопросительно уставился высокий, мощный блондин лет тридцати.
Увидев полицейских в форме, он нахмурился, а когда перевел взгляд на Паулу, физиономия его стала совсем мрачной. Несколько секунд он изучал женщину с ног до головы с таким выражением, что она с трудом сдержала желание врезать ему коленом в мошонку.
— Та-ак, — злобно сказал он. — Чем могу служить власти?
— Мы хотели бы поговорить с кем-нибудь, кто имеет отношение к обществу «Друзья Швеции». Это верный адрес?
— Верный, верный. Заходите. — Блондин пропустил их в прихожую, демонстративно поигрывая мышцами.
Наверняка качается, подумал Мартин.
— Мартин Мулин, Паула Моралес. Танумсхедская полиция.
