— Мы не из Уддеваллы. Мы из Танумсхеде.
— А-а-а… вот оно что… — Он казался удивленным, но Пауле на секунду показалось, что за удивлением стоит что-то еще. — И с чем пожаловали?
Он откинулся в кресле и сцепил руки на животе.
— Прежде всего мы должны сообщить, что ваш сын задержан за избиение школьного товарища.
Челль тут же выпрямился, точно его подбросила пружина.
— Что? Что вы такое говорите? Задержан?.. А кого… что с тем?.. При каких обстоятельствах?
Он успел задать десятка два бессвязных вопросов, прежде чем Пауле удалось вставить слово.
— Он нанес тяжелые побои мальчику по имени Маттиас Ларссон. Тот сейчас в больнице. Врачи говорят, что состояние стабилизировалось, хотя повреждения очень серьезные.
Челль, казалось, никак не мог переварить услышанное.
— Но… но почему вы мне не позвонили сразу?
— Пер попросил, чтобы мы вызвали мать. Она присутствовала на допросе. Потом забрала сына домой.
— Да… вы наверняка заметили, что отношения в семье далеки от идеальных.
— Пожалуй. На допросе выяснилось, что кое-какие проблемы есть, — осторожно сказал Мартин и, посомневавшись добавил: — Мы связались с социальными службами. Пусть они дадут свою оценку.
Челль глубоко, со стоном, вздохнул.
— Я обязан был заняться этим раньше… Но… сами знаете — то одно, то другое… Не знаю… — Он посмотрел на фотографию на столе.
Паула проследила за его взглядом — на снимке была молодая блондинка и двое детей, оба в возрасте до десяти.
— И что теперь будет?
— Прокурор ознакомится с делом и решит, как действовать дальше. Но это очень серьезно…
Челль обреченно махнул рукой:
— Вы думаете, я не понимаю? Поверьте, мне это совсем не легко. Я вполне осознаю серьезность положения… Просто… хотел узнать поконкретнее, как вы думаете… у вас же есть опыт… — Он опять покосился на фотографию.
На этот раз взяла слово Паула.
— Трудно сказать… скорее всего, речь пойдет о закрытом интернате для малолетних.
Челль устало кивнул.
— Думаю, в каком-то смысле это самое мудрое решение. С Пером уже давно не все в порядке… может быть, такая мера поможет ему осознать, что это не игрушки. Но ему тоже досталось… Я не уделял ему внимания, а мать… Да вы и сами все поняли. Но она не всегда была такой. Развод… развод ее подкосил.
— И еще одно. — Мартин наклонился вперед и внимательно посмотрел на собеседника.
— Я слушаю.
— На допросе выяснилось, что Пер в самом начале июня проник в дом Эрика Франкеля. Хозяин застал его… Вам что-нибудь об этом известно или вы слышите про этот эпизод впервые?
Челль помолчал.
— Все правда… Эрик Франкель запер Пера в библиотеке, позвонил мне, и я приехал. — Он криво усмехнулся. — Довольно сюрреалистическая картина — Пер в библиотеке. Забавно… это, по-моему, был его первый и единственный контакт с книгами за всю жизнь.
— Вообще говоря, во взломе ничего забавного нет, — сухо произнесла Паула. — Все могло кончиться гораздо хуже.
— Да, разумеется… прошу прощения. Неудачная шутка… Просто мы с Эриком решили не поднимать шума. Эрик сказал, что, по его мнению, полученного урока достаточно. Вряд ли Пер решится опять на что-то подобное. Я увез Пера, прочитал ему нотацию, и… — Челль прервался на полуслове и грустно пожал плечами.
— Но вы ведь говорили с Эриком не только о взломе. Пер слышал, что Эрик упомянул о какой-то информации, которая якобы у него для вас приготовлена и которая вас, как журналиста, должна заинтересовать. И вы якобы договорились в ближайшее время увидеться… Припоминаете?
Наступило тягостное молчание. Потом Челль медленно покачал головой.
— Нет… не припоминаю. Или Пер выдумал, или просто-напросто не понял. Мы говорили, да… речь шла вот о чем: Эрик знал, что я занимаюсь неонацизмом, и сказал, что, если мне нужны какие-то факты, я всегда могу ему позвонить.
И Мартин, и Паула чувствовали, что он лжет, но доказательств у них не было.
— А вы знаете, что ваш отец поддерживал связь с Эриком?
Челль заметно расслабился, свернув с опасной темы.
— Мне это неизвестно. Я не знаю и не хочу знать, с кем поддерживает связи мой отец. И его деятельность меня интересует только как журналиста.
— Это мне совсем непонятно, — сказала Паула с плохо скрытым любопытством. — Он же ваш отец!
— Вы же лучше, чем кто-то другой, должны понимать, что мы активно боремся с ксенофобией. — Челль обратился непосредственно к Пауле. — Это раковая опухоль общества, и мы должны бороться с ней всеми доступными средствами. И мой отец — один из метастазов этой опухоли… Да… Отец выбрал этот путь, — он развел руками, — нас с ним ничего не связывает, кроме того, что моя мать забеременела от него. В детстве я видел его только на свиданиях в тюрьме. Но как только я повзрослел, как только у меня появилась возможность самому принимать решения, я понял — отцу не место в моей жизни.
— То есть вы не поддерживаете с ним связь? А Пер? Пер встречается с дедом?
— Я никакой связи с ним не поддерживаю. Но к сожалению, на Пера он имеет большое влияние. Пока Пер был маленьким, мы могли как-то оградить его от этих контактов, но теперь он вырос и ходит куда хочет… Я не могу ему помешать встречаться с моим отцом. У меня просто нет таких возможностей.
— Да… ну что ж, наверное, это все… пока. — Мартин поднялся со стула.
Паула последовала его примеру. Уже в дверях Мартин неожиданно резко обернулся и обратился к Челлю:
— А вы совершенно уверены, что Эрик не собирался передать вам какую-то специфическую, важную для вас информацию?
Глаза их встретились, и ему показалось, что Челля одолевают сомнения. Но журналист задумчиво покачал головой.
— Уверен… совершенно уверен.
И на этот раз его слова прозвучали неубедительно.
Маргарета не находила себе места. У родителей никто не брал трубку со вчерашнего дня, с тех пор как Герман ушел из ее дома. Это было необычно — мама с папой всегда предупреждали, когда уходили, а в последнее время почти постоянно были дома. Каждый вечер она по традиции звонила родителям — пожелать спокойной ночи. Она могла бы набрать родительский номер не глядя. Многолетний ритуал, и она не припоминала ни одного случая, когда родители бы не ответили.
А сейчас она сидела и слушала бесконечные долгие сигналы — в который раз. Она хотела сбегать к ним еще вчера вечером, но Уве, муж, отговорил ее. Утро вечера мудренее, и тому подобное. Но настало утро, а трубку по-прежнему никто не берет. Тревога нарастала с каждой минутой. Маргарета уже поняла — что-то случилось. Другого объяснения не было.
