Тем не менее войск у Черняева было настолько мало, что прямого штурма он все еще опасался. О том, что вопрос с присоединением города к империи уже решен и что из Верного выдвинулись две роты пехоты, пять сотен казаков и батарея пушек, генерал не знал. Но беспокоился, что пришлют какого-нибудь другого военачальника, который на всем готовом овеет себя славой завоевателя ускользнувшего из рук Черняева города.
Поэтому, не дожидаясь вестей с севера, в последних числах апреля с десятью ротами солдат, полком казаков и двадцатью орудиями генерал-майор Черняев, назначенный военным губернатором Туркестана, подступил к стенам Ниязбека. На следующий же день гарнизон крепости сдался. Оросительные каналы были перекрыты.
Отряд выдвинулся к Ташкенту, надеясь встретить по дороге делегацию горожан с ключами от города. Однако вместо них Черняеву попалась шеститысячная армия кокандцев с множеством пушек. Девятого мая генерал дал сражение, окончившееся полным разгромом неприятеля. Ни одного русского военнослужащего не было убито. Кокандцы потеряли более трех сотен только убитыми и правителя ханства Алимкула в их числе.
В ночь с четырнадцатого на пятнадцатое мая начался штурм. Спустя три дня город пал. К Черняеву явились аксакалы и почетные жители Ташкента с заявлением от имени всего города. Купцы, старейшины и элита изъявили полную готовность подчиниться русскому государю. Всю зиму бредивший Ташкентом завоеватель Средней Азии, военный губернатор Туркестана въехал в город на белом коне.
О положении дел в отряде Черняева Мориц был прекрасно осведомлен. Только вот о состоянии наших с ним счетов ни словом не обмолвился. А мне новые траты предстояли. Все-таки письма от Герочкиного отца мне больше нравятся!
Глава 11
Камни. Слухи. И одно в другом
Какими путями бродят слухи? Какими тайными тропами пробираются известия от одного к другому, так иногда хитро и замысловато, что даже самые тщательно хранимые секреты становятся достоянием всех и каждого? А иные известия так по дороге видоизменяются, что и смех и грех. Мухи, как говорится, становятся слонами, а парочка китайских торговцев с тремя горстями товаров превращаются чуть ли не в царский поезд, возглавляемый принцем крови маньчжурской династии.
Это я к тому, что зря предупредил о скором прибытии незваных гостей из сопредельного государства кое-кого из томских купцов на балу по случаю венчания Никсы с Дагмарой. А с чего бы еще Тецков с товарищами решил вдруг озаботиться уличным освещением?
Вдоль Почтамтской и раньше кое-где столбы с лампами стояли. И их даже иногда зажигали. На Рождество там или когда в город кто-нибудь из высокого начальства приезжал. Но теперь магистрат к этому вопросу решил подойти с прямо-таки купеческим размахом. Масляные лампадки заменить на керосиновые, количество фонарей вдоль главной улицы города удвоить и включить в освещаемый ночами район еще Миллионную, Магистратскую и Соборную площадь.
Оказалось, уже и подрядчик выбран, и горючей жидкости запас сделан. Просто, мол, ваше превосходительство, одно к одному совпало. Ага, как говаривал незабвенный Степан Иванович Гуляев! А я так сразу и поверил! Особенно глядя, как вдруг в один день все ямки и выбоинки на волтатисовских мостовых новым отсевом засыпали и колотушками уплотнили. А домовладельцев, чьи заборы выходили на центральные улицы, подобру-поздорову попросили облезлые доски побелить или покрасить.
Непонятно только, с чего это городской голова решил китайцам пыль в глаза пускать? Было бы кому! Я бы еще понял, если бы к нам кто-нибудь из великих князей засобирался, а то китайцы. Если верить рассказам Васьки Гилева и Андрея Густавовича Принтца, этим желтолицым любое из наших сел за Европу сойдет. А города и подавно. Их Кобдо – столица Внешней Монголии – дыра дырой. Штабс-капитан говорил, что даже разочарован был и крепостью тамошней, и архитектурой.
Следом за купцами засуетились и мои вояки. Я имею в виду губернского воинского начальника полковника Денисова, командира Томского батальона, полковника Кошелева и исправляющего должность командира 12-го казачьего полка сотника Безсонова. В районе летних лагерей ежедневно дым… в смысле пыль коромыслом стояла. Оставшаяся в городе рота с сотней кавалеристов тренировалась маршировать. Ну то есть пехота шаг печатала, а казаки… как это правильно называется-то… вольтижировкой занимались. Денисову наскучило, что ли, рекрутов подсчитывать? Решили нечаянный парад устроить? Продемонстрировать, так сказать, силу империи.
Ну да бог с ними. Хотят ерундой заниматься, пусть занимаются. Хотя бы чтобы солдатики без дела не сидели. От безделья в голове всякие вредные мысли появляются. Пересыльная тюрьма пуста. Ссыльных поселенцев и кандальников развезли кого куда. Часть вдоль нового Чуйского тракта уже жилища себе достраивает, другая часть каторжные остроги ладит. Положенный контингент дальше на восток отправили. Там Кругобайкальскую дорогу в скалах вырубать тоже кто-то должен. Батальону только посты возле всевозможных государственных учреждений да тюремный замок остались. А там только заблудившийся крестьянин – развлечение. Обычно тишина и скука.
Казаки, правда, временами на трактах беглых ловят. Каторжников – только иногда, а вот бродяг, родства не помнящих, чуть ли не каждый день. Особенно на западном направлении. На Урале голод. Крестьяне целыми семьями снимаются с места и бредут в поисках сказочного Лукоморья на восток. А чтобы обратно не возвращали – «забывают» фамилии. По закону – год каторжных работ и поселение на свободных землях. Чайковский пятьдесят тысяч пудов кокса и вдвое больше древесного угля для начала хочет. Говорит, к Введенским праздникам первое железо даст. Вот те самые бродяги мне заказ Ильи Петровича и выполняют. Обживутся, растолстеют, а там, глядишь, так и останутся при заводах.
Эти нечаянно совпавшие с прибытием китайской торговой делегации приготовления меня только радовали. А вот другие слухи – вовсе нет. Вот откуда, скажите на милость, томичам стало известно, что у меня карта месторождений есть? Яков Ильич Акулов – управляющий моего страхового общества – при каждой встрече «хоть единым глазком» посмотреть просит. Однажды на заседание магистрата зазвали, так и там гм… тактично намекали. Есть там еще один неугомонный Яков. Только не Ильич, как Акулов, а Иванович. Кандидат, то есть заместитель городского головы, купец первой гильдии Яков Иванович Петров. Умный и властный мужик. И с несгибаемой волей. Говорят, он раза три разорялся до того, что мебель из дома распродавать приходилось. И каждый раз вновь поднимался. Занимался торговлей – лавок штук тридцать по городу имел. Недавно вот транспортным бизнесом увлекся. Пока кирпич в Томск свозил с окрестных заводиков, но уже и к Нестеровскому с предложениями обращался. Уголь с Анжерских копей возить хочет.
А тут пристал как банный лист. Желает, мол, совместно с зятем своим, нарымским второй гильдии купцом Титом Кайдаловым что-нибудь полезное для Отечества из земли выкапывать. Наверняка, дескать, не углем единым земля Сибирская богата. Может, и еще что-нибудь для них в моей карте сыщется?
Главное, спрашивает один, а ответа ждут все. Сидят улыбаются. А глаза жесткие. Нехорошие такие глаза. Вроде как что это ты, господин начальник, от общества бумагу свою прячешь? И сам не ешь, и другим не даешь…
