– Эфраим, то, что ты мне рассказываешь, необычно и тревожно, но инцидент, вероятно, уже изолирован. Я знаю, ты озабочен здоровьем коллеги, однако, чтобы объявить федеральное распоряжение о карантине, я должен запросить и получить приказ президента, я ведь не ношу такой приказ в бумажнике. На данный момент я не вижу свидетельств потенциальной пандемии, а потому должен запустить соответствующие процедуры по обычным каналам. Пока не получен приказ, я не хочу, чтобы ты беспокоил других выживших.
– «Беспокоил»?!
– Паника и так будет. Зачем нам раньше времени выходить за установленные законом рамки? И вот что я тебе скажу: если другие выжившие тоже заболели, почему мы до сих пор ничего от них не слышали?
На это Эф не нашел ответа.
– Я с вами свяжусь, – объявил Барнс и отправился звонить в Федеральное авиационное управление.
Нора посмотрела на Эфа.
– Не делай этого.
– Не делай чего?
Но она-то знала, с кем имеет дело.
– Не ищи других выживших. Не ставь под угрозу наш шанс спасти Джима, разозлив эту адвокатшу или напугав остальных.
Эф не успел ответить. Открылись наружные двери, и двое фельдшеров «скорой помощи» вкатили в секционный зал каталку, на которой лежал мешок с телом. К ним тут же подошли два санитара морга. Мертвые не собирались дожидаться, когда прояснится тайна исчезновения трупов. Они просто продолжали поступать. Эф легко мог вообразить, что будет с Нью-Йорком, если разразится настоящая жестокая эпидемия. Муниципальные ресурсы – полиция, медицина, санитарные службы, морги – будут быстро смяты превосходящими силами противника, и Манхэттен в течение считанных недель превратится в огромную вонючую кучу компоста.
Санитар наполовину расстегнул молнию мешка и, изумленно вскрикнув, отпрыгнул от стола. С его перчатки на пол капало что-то белое. Переливчатая жидкость молочного цвета потекла из мешка на стол, потом на пол…
– Что это, черт побери, такое? – спросил санитар фельдшеров «скорой», которые пятились к дверям с выражениями крайнего отвращения на лицах.
– Дорожное происшествие, – ответил один из фельдшеров. – Попал под колеса после драки. Ну, не знаю… может, грузовик перевозил молоко или что-то в этом роде…
Эф натянул латексные перчатки, которые взял из коробки, стоявшей на столике, подошел к мешку и заглянул в него.
– А где голова?
– Там, внутри, – ответил второй фельдшер. – В общем, где-то там.
Эф увидел, что голова отрезана по самые плечи, а обрубок шеи сочится белым.
– И этот парень был голый, – добавил фельдшер. – Та еще ночка.
Эф расстегнул молнию до конца.
Безголовый труп принадлежал полному мужчине лет пятидесяти. И тут Эф обратил внимание на стопы мертвеца. На одном из больших пальцев виднелась кольцевая рана – словно совсем недавно этот палец был обмотан проволокой… А к этой проволоке могла крепиться бирка, какими помечают трупы в моргах.
Нора тоже увидела след от проволоки и побледнела.
– Драка, говорите? – переспросил Эф.
– Так нам сказали, – ответил фельдшер, открывая наружные двери, чтобы выкатить каталку. – Счастливо оставаться. Удачи вам.
Эф застегнул молнию. Он не хотел, чтобы кто-либо еще увидел след от проволоки. Не хотел, чтобы ему задавали вопросы, на которые он не мог ответить.
Эф повернулся к Норе.
– Тот старик…
Нора кивнула.
– Он хотел, чтобы мы уничтожили трупы, – вспомнила она.
– Он знал об ультрафиолете. – Эф стянул перчатки, думая о Джиме, который лежал один в изоляторе… и кто мог сказать, что росло у него внутри. – Мы должны выяснить, что он знает еще.
17-й полицейский участок, Восточная 51-я улица, Манхэттен
Сетракян насчитал в камере тринадцать человек, в том числе помешанного бедолагу со свежими царапинами на шее, который сидел на корточках в углу, плевал на руки и растирал слюну.
В своей жизни Сетракяну доводилось видеть вещи и похуже – гораздо хуже. На другом континенте, в другом столетии, во время Второй мировой войны, его, румынского еврея с армянской фамилией, привезли в концентрационный лагерь, который назывался Треблинка. В 1943 году, когда лагерь прекратил свое существование, ему было девятнадцать. Попади он туда сейчас, не протянул бы и нескольких дней, а может, даже не пережил бы дороги в лагерь.
Сетракян взглянул на своего соседа по скамье – мексиканского юношу лет восемнадцати. С синяком на скуле, с запекшейся кровью от царапины под глазом. Но вроде бы не зараженного.
Куда больше тревожил Сетракяна друг юноши, который недвижно лежал, свернувшись калачиком, с другой стороны от мексиканца.
Гус, злой, раздраженный, испуганный – адреналин-то весь вышел, – заметил взгляды, которые бросал на него сидящий рядом старик.
– Что, есть проблемы?
Остальные обитатели камеры вскинули головы в ожидании драки между мексиканским уличным бандитом и старым евреем.
– У меня действительно очень большая проблема.
Гус мрачно взглянул на него.
– Как и у всех нас.
Сетракян почувствовал, что другие обитатели камеры отвернулись – развлечения не будет, поняли они. Сетракян пристально посмотрел на друга мексиканца. Тот лежал, свернувшись, как эмбрион, – прикрыв рукой лицо и шею и подтянув колени к груди.
Гус еще раз взглянул на Сетракяна и наконец узнал его.
– А я тебя знаю.
Сетракян кивнул. К этому он привык.
– Сто восемнадцатая улица, – сказал Сетракян.
– «Ломбард Никербокера». Да… черт. Ты однажды надрал моему брату задницу.
– Он что-то украл?
– Пытался. Золотую цепочку. Теперь он торчок, ничего не соображает. Но тогда был крутым. Брат на несколько лет старше меня.
– Не следовало ему и пытаться.
– Он знал, что не следовало. Потому и попытался. Золотая цепочка стала бы военным трофеем. Он хотел показать улице, на что способен. Все предупреждали его: «Не связывайся с этим ломбардщиком».
– В первую же неделю после покупки ломбарда кто-то разбил мне витрину. Я поменял стекла и стал ждать. Поймал тех, кто пришел, чтобы разбить ее вновь. Я дал им некую пищу для размышлений, и они захотели рассказать об этом своим друзьям. Это случилось тридцать лет назад. С тех пор мне никто не бил витрину.
Гус посмотрел на скрюченные пальцы старика, выглядывающие из шерстяных перчаток.
– Что случилось? Тебя поймали на воровстве?
– Не на воровстве, нет. – Старик потер руки. – Давняя травма. Переломы. А лечить их как следует не было возможности.
