Драйслер пристально посмотрел на Дуга. Он не раздражался — помогали возраст и профессионализм.
— Вам в тюрьме нравится, Макрей?
— На этот вопрос я вынужден ответить отрицательно.
— Говорят, жизнь состоит из массы возможностей, Макрей. Но это не так. Жизнь — это одна возможность, за которой следует еще одна, а потом еще одна. Что ты ешь, что носишь, когда спишь, с кем спишь. Сделаете неверный выбор, Макрей, и, скорее всего, больше у вас не будет возможности выбирать. Это и есть жизнь за решеткой: конец выбора.
Дуг сглотнул. Слова пожилого следователя падали на него, словно бритвы. Но он улыбнулся, скрывая боль.
— Если напечатаете наклейки на бампер с этим изречением, я себе одну прилеплю.
Драйслер выдержал задумчивую паузу и кивнул.
— Хорошо. Можете идти.
По пути в фойе Дуг прошел мимо парня, стоящего у кулера. Он был без пиджака, как и Драйслер, только в белой рубашке с длинными рукавами, заправленной в бежевые брюки от костюма, на шее у него красовался простой синий галстук. Да еще наплечная кобура с левой стороны. Он пил воду из бумажного стаканчика, поглядывая на Дуга. Макрею показалось, что этот взгляд ему знаком.
Глотая воду, парень отставил стаканчик и презрительно посмотрел на Дуга. Тот уже прошел мимо, когда наконец понял, кто это был. Он затормозил и обернулся.
— Привет, — кивнул ему Дуг. — Лихорадка прошла, да?
Фэбээровец не сводил с него взгляда все с тем же выражением собственного превосходства, как всякий адепт Культа золотого жетона. Единственным, что отличало его, были волосы — не прямые и зачесанные, как обычно, а целая копна колечек и завитушек. Дуг имел перевес в добрых три-пять сантиметров и не менее пятнадцати килограммов.
— Что, немножко пенициллина выпил и помогло?
Теперь парень откровенно пялился на Дуга. Драйслер подошел поторопить Макрея, и тому следовало бы, конечно, поскорее пройти через фойе и покинуть здание, но он не сдержался. Остановился, щелкнул пальцами и указал на фэбээровца, на его профессионально надменное лицо.
— Красный «Шевалье Кавальер», да?
Ответа не последовало. Федерал сжал кулак, комкая бумажный стаканчик. Широко улыбнувшись, Дуг повернулся и пошел через фойе к выходу. Однако, когда он вышел на крыльцо и стал спускаться к тротуару, от ухмылки не осталось и следа.
В «Подарках Спенсера» продавались кружки в виде задницы, пукавшие, когда из них что-нибудь пили. Торговый центр, где находился магазин, был мрачным, длинным и пугающе шумным. Продавец за прилавком походил на нечто среднее между раввином-ортодоксом и Блохой из группы «Ред хот чили пепперз». Он подпевал визгливой песне группы «Найн Инч Нейлз», открывая рот под страдальческий текст так, будто читал молитву.
Дуг чувствовал себя не в своей тарелке, поскольку вырос из подобных развлечений лет десять назад. Но в этот магазин не наведывались полицейские, и благодаря музыке можно было не опасаться прослушки.
Дез пришел с опозданием. На фоне прилавка, где были выставлены прибамбасы для боди-арта и кольца с черепами, черная оправа его очков выглядела весьма старомодно и целомудренно. Он был на взводе, и Дуг протянул руку, чтобы успокоить его, приветственно стукнул кулаком о его кулак, чтобы подбодрить.
— Взяли меня на парковке у работы, — сообщил Дез. — А до того еще нанесли визит моему боссу, прощупали меня.
Дуг кивнул, поглядывая на вход в магазин.
— Расслабься, старик. И выдохни.
— Они хотят, чтобы я без работы остался. — Дез понизил голос. — Это же федеральное Большое жюри.
— Забей. Это всего лишь кучка граждан, собравшихся в одной комнате и решающих, достаточно ли убедительна улика.
— Да ты что! И все? — Злой сарказм Дезу совсем не шел.
— А эти копы? Что ты им рассказал?
— Что я им рассказал? Да ничего я им не рассказывал! Они и не спрашивали ничего. Только сказали: «Улыбнитесь, сейчас вылетит птичка. Откройте рот». Я даже не понял, это из-за… — Дез опасливо обернулся на двух подростков, разглядывавших плакаты с Тупаком
[91]
и листьями марихуаны, — нашего недавнего дела или еще из-за чего. Они вообще ничего не сказали.
— И ты ничего не говорил.
— Господи, ну конечно. Бог ты мой! Они тебе палочкой во рту возили?
— Ага. Ладонь и костяшки?
— А то! Обычно так не делают?
Может, фургон до конца не сгорел. Может, Джем облажался — например, перчатку снял, когда ел конфеты у стеклянного прилавка. А может, ничего страшного и не произошло.
— Да они просто кипеж разводят. Надеются попасть пальцем в небо. Просто нервируют нас.
— Ну… им это удается, черт возьми!
Дуг кивнул, шикнув на приятеля, чтобы говорил тише.
— В газетах пишут, они затащили к себе еще человек пятнадцать из Города. Облава. Остальные все мелкие сошки — кроме тебя. Раз тебя с твоим чистеньким личным делом вызвали, значит, они занимаются другими ограблениями.
— Но как? Откуда они узнали?
— Дело не в том, что они знают. Дело в том, что они могут или не могут доказать.
Дез поднял глаза на зеркальный шар, вращавшийся под потолком.
— Я с ними без работы останусь…
Дуг покачал головой, удивляясь, что в этой ситуации Дез так переживает из-за работы. В магазин вошли две девушки, еще подростки, с обильным мелированием и пирсингом в ушах — сплошные железки, кожи не видно.
— Джем считает, что это все управляющая с площади Кенмор, — заметил Дез.
Дуг пристально посмотрел на друга.
— Откуда он это взял? Ты с ним говорил, что ли?
— Нет. В последние дни не говорил. Это он мне раньше сказал.
— Когда это раньше? И что он сказал?
Дез повел плечами.
— Ну вот это и сказал. Что она им что-то сболтнула. Или знала что-то. Я не совсем уловил его мысль. По-любому, от нее одни проблемы, согласись.
— Почему?
— Да все с того и пошло, разве нет? То одно, то другое.
Дуг отвернулся, чтобы скрыть раздражение, и задержал взгляд на плакате Дженни Маккарти, блондинке в одних трусиках, сжимавшей свою грудь так, словно она собиралась оторвать ее и бросить ему в голову.
— Джем сам все просирает постоянно, — ответил Дуг. — В фойе кинотеатра устроил прям «Цельнометаллическую оболочку». Разнес там все, стрелял из ствола инкассатора — ни с того ни с сего.
— Он про меня чего-нибудь говорил?
— Про тебя? Что ты трепло?
— Нет. Погоди… он считает, что я трепло?
