Я нашел подходящий покосившийся забор, нарисовал на нем ростовую фигуру человека, отошел шагов на тридцать и начал пулять. Первый блин комом. Ослабла пружина в обойме. Пришлось все снова разбирать растягивать пружину и дать отдохнуть металлу. Расстрелял двадцать патронов. Кое-что получается. Я в училище стрелял вполне прилично, но там стрельбище, а здесь степь. С десяти шагов в тело попаду, а больше и не надо. Снова разложил тряпицу и почистил пистолет. Оружие любит ласку, чистоту и смазку, так было написано над дверью караулки, и любил повторять злобный майор Пляко. Это мы тогда считали, что он злобный. А сейчас вспоминаю, так сердце моё преисполнено любви к ЗОМП
[23]
вообще, и к оружию, в частности. Майор у нас преподавал ещё и огневую подготовку. Как сейчас помню, скажет на занятиях: "Итак, синус угла полёта пули равен двум", и ждет, когда какой-нибудь умник возбухнёт. Потом добавит: "А в боевых условиях — трем, четырём и более, а вам, товарищ курсант — два наряда вне очереди за пререкания с преподавателем". Это у него такая шутка юмора была, если кто не понял.
Пошел я дальше смотреть аул. Нашел фазенду местного бея. Вполне приличный кирпичный особняк, без оголтелой роскоши, что не может не радовать. Интересный факт: у дома не было забора. Вместо него — ровная, когда-то бывшая живой, изгородь, в человеческий рост высотой. Как-то всё это не вяжется с моими представлениями о средневековой жизни в азиатском кишлаке. От ворот к дому идёт мощёная камнем дорожка, по сторонам её — останки деревьев. Сам дом небольшой, примерно в метров двадцать на двадцать, в один этаж. Крыша плоская, совсем как в Средней Азии. Зашел я внутрь. Вестибюль, сквозной проход во внутренний дворик. Там фонтан, шпалеры, клумбы. Что ж. Бедненько, но уютненько. Было. Сейчас кругом пыль, песок, тишина. Я начинаю прокручивать в голове планы, как бы я жил в таком доме, но спотыкаюсь на том, что воды здесь нет. Мысль думаю, как бы воду протянуть, законопатить щели в земле, или трубы проложить от источника. Сам источник расшевелить, поднять отдачу пластов. Ветрогенератор присобачить. Мечты, мечты. Обошел виллу по кругу. Сад, бассейн, цветник. Решетчатая беседка, сколочена из реек, обвита сухими лозами. Решил потренироваться, посбивать издалека сухие фрукты с деревьев. С каждым разом у меня получается точнее и мощнее. Прищурился на сухую ветку и вломил из всех сил. Ветка не только сломалась, но и улетела вдаль. С дерева посыпались сухофрукты. Мощь! Но силы отнимает чувствительно. Надо бы осмыслить внезапно возросшие умения, дома у меня сил хватало стакан разбить, а здесь вон оно как. Может тут мана какая в воздухе разлита, а я латентный маг? И статуи в тайном городе были как живые. Что-то здесь такое, непонятное, есть.
На бездонном синем небе — ни облачка. Хрустальный купол, по которому ползет неумолимое солнце. Не могу этим ублюдкам простить разбитые очки-хамелеоны. Опять выматывающая жара, все силы отнимает. Я присел в беседке немного отдохнуть. Полная тишина. Это напрягает, оказывается. Нет привычного шебуршания насекомых, щебета птиц, шума ветра. Издалека едва слышны разговоры женщин возле источника. Я стал рассматривать золотой медальон. Я качал цепочкой, как маятником, вперед-назад, вперед назад. Золото поблёскивало, монотонное качание навевало на меня дрёму. Я покачнулся и чуть не брякнулся носом в песок. Чёрт. Я смутно видел что-то, кажется белых лошадей. Надо садиться в следующий раз поудобнее, чтобы носом не клевать.
Поднялся я, скрипя суставами, и пошел смотреть, сколько у нас набрано воды. Вечером можно было бы двигать в сторону человечества, а то со жратвой у нас кисло. Я цыкнул зубом. Зуб вылетел. Немедля залез клешнёй в рот, проверять, что там у меня осталось, или мне пора переходить на манную кашу. Пошатал зубы. Мост из кобальт-никелевого сплава, который и так перекосился от кулаков моих пленителей, вывалился вместе с тем, на чем он держался. Фигня какая-то, я что, теперь шамкать буду, как столетний дед? Расшатал остальные зубы и повыковыривал все. Десны опухли, и, в свете моих удивительных физиологических превращений, я не удивлюсь, что растут новые зубы. Что ж, посмотрим. Настроение поднялось, я хихикнул: буду вечно молодым, вечно пьяным. Если это всё так, то мечта человечества для меня лично — сбылась. Всё говорило об этом, хоть я и боялся верить: и окрепшие мышцы, и улучшившееся зрение, и беспрецедентная половая активность. А резкие перепады настроения — это у меня нынче переходный возраст, я ещё раз посмеялся, представив на своём лице юношеские прыщи.
Меня сейчас беспокоит вопрос, что делать с моими пленниками. Никакой практической пользы от них, кроме переноски тяжестей, я не вижу. План "А" предусматривал, что я забираю коней, освобождаю бандитов и машу им ручкой. Теперь же что? Грохнуть кардинала, а потом с другими хлопцами половить рыбку в мутной воде? Это если здесь гражданская война и каждый сам себе власть, и надо создавать свою собственную банду. Иначе меня будут иметь все, кому не лень слезать с коня. Патронов на всех не напасёшься, даже если я заберу все запасы из самолёта. А если я всё перепутал, а такие, как серый кардинал, здесь у власти, то тогда я попал. Хотя нет. Оборванцы они и разбойники, это факт. Надо выяснить, есть ли здесь легитимная власть и что из себя представляет. Девки что-то такое говорили.
С такими мыслями я дошел до нашей лужи. Девушки продолжали щебетать о чем-то и вид у них самый беззаботный. Надо мне брать с них пример. А пленники переползли на другое место. Они могли перемещаться или все вместе, что благотворно влияло на психологическую атмосферу в коллективе, либо поодиночке в пределах одного — полутора метров, что, естественно, вызывало напряженность. И чтобы не сидеть на собственном навозе и блевотине, они предприняли первое осознанное коллективное действие. Я подошёл и похвалил их. Молодцы, партизанос, так держать, merdido fascista bastardo
[24]
. Они не поняли моего утончённого остроумия и снова забоялись. Я демонстративно закурил и ласково им улыбнулся беззубым ртом. Боятся, значит уважают.
Девчонкам я предложил перебраться в тень, в аул. Мы забрали воду и шкуры, и тихонько уползли в беседку местного олигарха. Посидели, я пытался что-то говорить, они смеялись и поправляли меня. Я всё выяснял, кто здесь власть и каково административно-территориальное деление. Мне на пальцах объяснили, что есть наслеги, маленькие поселения, где живут люди из кочевых родов, но не кочуют. Есть кочевья, где живут те, кто кочует. Есть кишлаки, малые поселения, где живут дехкане, пашут-сеют. Есть большие поселения, называются аулы, там живёт много народу, есть базар, караван сарай, мастера и вообще там хорошо. Там всякие люди живут. Есть большой город, где сидит-живёт большой тойон, но он там не живёт, он сидит на аласе. В городе есть всё! Слово "всё" произносилось с закатыванием глаз и придыханием, видимо, там были лавки с украшениями и баночками. Баночки — это женское всё. Есть ещё одно слабое место — это нижнее бельё, надо будет на досуге разобраться с этим вопросом. Аул — столица улуса. Там сидит бей или хан. В каждом кишлаке тоже есть свой бай, но маленький. Много улусов — это земля рода белого коня. Кое-что прояснялось, по крайней мере, все слова я знал и раньше, а теперь мог связывать их в осмысленные фразы. Неясно было, как понимать местожительство тойона, но скоро будет видно. Девахи мои были из бедного кочевья. Главу семьи убили налётчики-басматчи, двух его сыновей тоже. Женщины между собой находятся в каких-то сложных родственных отношениях, я только понял, что Даяна — жена, Алтаана — дочь хозяина, а Сандра — сестра Даяны. В кочевье осталась ещё одна жена хозяина и младший сын, который, кажется, успел слинять. Я хотел ещё узнать многое, но пока для дальнейших бесед на отвлечённые темы не хватало слов. Вдруг Сандра говорит:
