Они уже стояли на крыльце, и Нора, как всегда, остервенело рылась в сумке, пытаясь нашарить там связку ключей, когда в доме зазвонил телефон.
— Это твой, — вздохнула Нора. — Ты его нарочно дома оставил? Чтобы тебя не дергали?
— Нет, просто забыл. Пойду возьму, заодно узнаю, что там еще стряслось, — сказал Тимоти. Взглянул на три вытянувшиеся физиономии, скомандовал: — Отставить панику! Марвин клялся, что они там уже все починили, а если соврал, сам виноват. К тому же, если они до сих пор ничего не сделали, два часа уже ничего не изменят… Ладно, я сейчас. Заодно возьму свои ключи, можешь не мучиться. — Он подмигнул жене и вошел в дом.
Через несколько минут Норе стало казаться, что пауза слишком затянулась. О чем можно так долго говорить? Или это он ключи ищет?
— Ключи можешь не искать, я уже свои достала, — сказала она, заглянув в приоткрытую дверь. — Эй, где ты там?
Тимоти не ответил. И вообще, в доме было как-то подозрительно тихо. Ни шагов, ни шорохов, ни скрипов, ни дыхания.
— О господи, — сказала Нора и вошла в дом.
Близнецы переглянулись и взялись за руки.
Они пока не понимали, что происходит, но чувствовали, что им это не нравится.
— О господи, — снова сказала Нора; голос ее был едва слышен, значит, она говорила не в гостиной, а где-нибудь на кухне.
Близнецы снова переглянулись и вошли в дом.
В холле и в гостиной было пусто. Нора стояла посреди кухни и растерянно оглядывалась по сторонам.
— Папы нигде нет, — сказала она детям. — Спрятался он, что ли? Нашел время! Мы же в кино опоздаем… Как вы думаете, где у нас дома можно спрятаться?
— У нас дома особо не спрячешься, — пожал плечами Мэтью. — На чердаке некуда, в подвале тоже все на виду. Ну, в шкафу, может быть. Или под кроватью.
— Под кроватью, кстати, можно, — согласилась Джина. — Туда даже папа поместится. И не разглядишь сразу, если, конечно, без фонарика…
— Ладно. Значит, надо взять фонарик. Пошли его поищем, — сказала Нора. — А потом поищем папу. А потом вы на минуточку отвернетесь, а я его придушу. Потому что нельзя так пугать людей.
— Ну, наверное, он просто включил свое воображение, — предположила Джина. — Чтобы тебе не было с ним скучно, как с нами.
Нора изумленно посмотрела на дочь, но спорить не стала. Сначала надо было найти Тимоти. А когда он найдется, все будет забыто и прощено, даже его идиотская выходка. Есть такое слово «амнистия». Ее-то мы и объявим, думала Нора. Слова плохого не скажу, никому, никогда, не рассержусь, не буду обижаться, только ты давай найдись, пожалуйста, Тим, не нравится мне твоя шутка, совсем не нравится, и как же мне холодно стало, Тим, и почему-то кажется, что ты теперь не найдешься никогда, но это потому что я дура, только поэтому, а ты, конечно же, скоро найдешься, я не сомневаюсь… стараюсь не сомневаться.
Надежда ее была столь живуча, что даже после трех часов бессмысленных и безуспешных поисков Нора продолжала говорить вслух преувеличенно бодрым тоном: «Тим, ну хватит, вылезай, мы уже испугались, мы очень испугались, Тим, покажись, пожалуйста», — и, вполне возможно, твердила бы это до утра, и даже дольше, если бы не свалилась, потеряв сознание на пороге холла, где стояла вешалка с пальто, которую Нора сперва приняла за мужа, но тут же поняла свою ошибку, и это оказалось последней каплей. Близнецы очень хотели заплакать, а еще лучше — закричать, но только еще крепче вцепились друг в дружку и пошли в гостиную, где стоял телефонный аппарат. Мэтью держал трубку, а Джина набирала цифры: девять, один, один — и вежливо, как взрослая, говорила: «Будьте любезны, извините за беспокойство, у нас тут неприятности, отец исчез, мама упала в обморок, а мы стараемся сохранять спокойствие, но все же было бы неплохо, если бы кто-нибудь нам помог». Мэтью все это так восхитило, что он решил никогда больше не дразнить сестру, потому что она у него молодец.
Джина и дальше была молодцом. Даже на следующий день, когда, подремав чуть-чуть прямо в гостиной после бессонной ночи, они проснулись, все трое одновременно, вспомнили, что случилось накануне, и в комнате повисла нехорошая, влажная от непролитых пока слез тишина, именно Джина спокойно сказала вслух: «Кажется, я не зря училась заваривать чай» — и отправилась на кухню. И потом, позже, когда полицейская собака жалобно заскулила и попыталась спрятаться под диван, после того как ей дали понюхать домашний блейзер Тимоти, Джина уважительно присвистнула: «Ооо, да наш папа, выходит, Нечистая Сила, круто!» — так что Нора, которая к этому моменту стала похожа на тень, улыбнулась от неожиданности. А через месяц Джина вдруг начала сочинять истории для новых Нориных книг, да так лихо управлялась с сюжетами, что матери, которая после исчезновения мужа думать не могла о работе, пришлось сесть за компьютер — из уважения к своему новому соавтору. Впрочем, как только Нора по-настоящему втянулась в работу, Джина с облегчением вышла из игры: выдумывать она, как выяснилось, умела, но очень не любила, полагая художественную литературу бесполезным излишеством. И без всяких глупых выдумок жизнь полна удивительных фактов и необъяснимых происшествий, взять хотя бы их исчезнувшего отца, а ведь кроме этого есть еще электричество, деление клеток, императорские пингвины и другие планеты, с этими тайнами разобраться бы как-нибудь, прежде чем тратить время на ерунду, сердито думала она, устраиваясь в кресле со свежим номером журнала «National Geographic».
Джина заплакала только однажды, примерно год спустя, когда впервые пошатнулась ее твердая уверенность, что отец может вернуться буквально в любой момент, так же внезапно, как исчез. Вернее, она вдруг поняла, что этот самый «любой момент» может наступить когда угодно, например, через сто лет, как обычно бывает в историях о людях, гостивших в Стране Фей; всевозможные мифы и легенды она в ту пору читала запоем, полагая научной, а не художественной литературой. Ее личный жизненный опыт наглядно показывал, что к историям о чудесах можно и нужно относиться чрезвычайно серьезно.
Но даже затосковав, Джина не стала терять голову, а специально отправилась в парк, спряталась в самой дальней беседке, где ее никто не мог увидеть, и уже там дала себе волю. А потом еще долго бродила по аллеям, старалась высушить остатки слез и успокоиться, чтобы мама ничего не заметила, а то как начнет реветь за компанию, ей только повод дай.
— И все-таки с папой нам повезло, — сказала она вечером Мэтью. — По крайней мере, он не умер от какого-нибудь скучного рака и не попал под машину. Просто исчез, и все. Но где-то же он есть, может быть, ему там даже хорошо, — это раз. И он необыкновенный — это два. Мы с тобой дети необыкновенного человека. Это, по-моему, очень круто.
Мэтью смотрел на сестру во все глаза. До сих пор ему в голову не приходило, что возможна и такая постановка вопроса.
— Еще как круто! — наконец выдохнул он. — Мы тоже однажды кааак исчезнем!
Джина хотела было сказать брату, что на его месте она бы не особо рассчитывала на такой исход, но в последний момент прикусила язык. Пусть мечтает, мне не жалко, решила она.
