Мысли грузом осели в голове Тимура, и он присел на кровать Хана.
– Я не… я не понимаю. Этого просто не может быть! А что-то еще есть в дневниках, другое упоминание о дяде? Если нет, тогда это ничего не доказывает!
– Ты уверен в своих словах? – осторожно произнес хан. – Потому что гарибы говорили…
– Да какая разница, что говорили гарибы?! – вспылил Тимур. Они и меня хотели за это казнить, но я же ничего не делал. Или ты считаешь, что делал?
– Прости, Тимур, конечно же, нет. Я даже и не знал о таких подробностях. Просто твой дядя – единственный, кто выжил после той бойни. И это не дает мне покоя.
– Конечно! Потому что в тот день его там даже не было!
– Не единственный, – перебил его Тагир.
– В смысле? – не понял Хан…
Тагир потряс листками бумаги, которые держал в руках и которые только что прочитал:
– Это почерк моего отца…
* * *
– А ты хорош, улым…
Султан вздрогнул от старческого голоса и открыл глаза. Капли пота стекали по его лицу.
– Отправил дошколят на верную гибель…
Повернув голову и присев на кушетке, на которой мирно дремал, Марат Султанович увидел старуху. Но это была не говорящая с джиннами, а ее сестра. Хотя их скрипучие голоса были очень похожи.
– Вы о чем, эби? – султан вытер пот рукавом мантии и только теперь обратил внимание на то, что старуха выставила на полу юрты круг из пылающих свечей, а сама присела на краешек сундука. – Что это? И зачем вы пришли?
Сгнившие зубы, как по приказу, оголились в улыбке:
– Голову мне не морочь, улым. Думаешь, если я слепая на два глаза, ничего про тебя не вижу? Моей сестре можешь заливать. Глупая она, со смертью играет.
– В твоем возрасте, эби, с ней не играть нужно, а под ручку в лучший мир вышагивать…
– Успеется, – кивнула бабушка. – У нас с ней свой договор… И с тобой, улым…
– Эби. – Марат Султанович встал с кушетки. – Никаких договоров у нас с тобой нет. Может, ты пойдешь уже? Дай поспать…
– Пойду, улым, пойду. Только вот это тебе покажу…
Резко махнув руками, хлопнув в ладоши и на одном дыхании проговорив «А’уузу бил-ляяхи минаш-шайтоони ррджиим!»
[26]
, бабушка встала. А вместе с ней вспыхнул огонь свечей, едва не опалив лицо султана, который стоял рядом. Марат Султанович сделал шаг назад и принялся наблюдать. Вытягивающееся пламя сматывалось в узел по центру круга, очерченного свечами, и вспыхивало от каждого хлопка, подгоняемый старухой. Достигнув определенной высоты, пламя замерло, захватив собой взгляды и султана, и бабушки.
Прыгающее отражение в их глазах перерастало в образы, показывая события многолетней давности. Султан снова увидел те десятки смертей из своего страшного сна. Увидел смерть гарибов, услышал их стоны. Узрел, как проливают чужую кровь те шестеро. А посреди этого зла – он… седьмой… Пышущий здоровьем, жаждущий крови, требующий власти, отбирающий жизни…
Затем, перед его взором возникли Тагир, Тимур и… Латика… живые…
В ушах раздался знакомый рык…
Пламя затухало. Усталые огоньки медленно возвращались к своим очагам, освобождая разум наблюдателей. Когда пелена спала с глаз старухи, она сделала глубокий вдох, но выдохнуть уже не смогла. Жесткая рука вцепилась в ее сухую шею и сдавливала ее, как могла, до хруста, до боли, до конца. Рука султана сдавливала шею старухи до тех пор, пока со стены не упал, отвлекая его, шамаиль, разбившийся вдребезги. Ослабив хватку, мужчина снова посмотрел на старуху.
В потухающих черных глазах султан увидел свое отражение… и, вытащив из-за пазухи пистолет, выбежал из юрты.
В тот вечер смерть наконец-то встречала на своем пороге говорящую с джиннами, а также ее сестру Зухру и брата…
Глава 6
Нэсх
В его глазах я не видел жажды крови…
Но, искаженный, разбитый, потерянный – я мысленно молил его о снисхождении. Во мне не было страха. Была только боль, как осадок того, что уже произошло. Мне была безразлична своя жизнь, но небезразлична жизнь ребенка, которого я держал на руках. Хотя в ту пору они были явными хищниками, даже самые голодные из них не могли покушаться на жизнь человека. Я чувствовал это…
Встав на колени, я позволил им окружить себя и продемонстрировал то, ради чего собирался умереть…
Она была прекрасна…
Ее глаза были чем-то похожи на наши. И эта белая замерзшая кожа, которую не могло защитить от холода потертое одеяло. Я помню, как мелкие капли пепла аккуратно путались в ее ресничках. Она не спала и улыбалась мне… нам…
Завывание ветра позволило ему бесшумно укусить сначала меня. Густые алые капли узорами раскрашивали травяное полотно. Я понял, что он собирался подарить нам новую жизнь. Только после этого он укусил и ее. Детская рука коснулась меня, и я почувствовал нежное человеческое тепло в ее ладони. Я рассказал им, что возвращение в подземелье опасно для этого ребенка. И они забрали дитя с собой, оставив меня на подступах к Зилантовой горе…
Я нашел ее…
И я больше никогда ее не видел…
Записи в красной тетради
* * *
Станция была опустошена.
Хан настолько загонял своих подопечных изнурительными тренировками, что даже гаскарцы не обращали внимания на бродившего по ее закоулкам Тагира. На краю станции, где света было меньше всего, Тагир нашел юрту предводителя Маадинов, которую охранял воин. Продрав сонные глаза, гаскарец словно признал в пастухе своего и лишь рукой указал на юрту хана. Тот не спал – вычитывал что-то в толстой зеленой книге. Тагир впервые увидел Хана в очках.
– Как ты считаешь, какова вероятность, что источник существует?
Хан оглянулся и слегка приспустил очки, растянув губы в уставшей улыбке:
– Рад видеть тебя, Тагир. Разобрался со своими мыслями? Можешь рассказать мне что-нибудь? Если нет, то давай я тебе еще кое-что покажу. Чая хочешь?
– Нет, спасибо. Я мало что знаю об этом, поэтому сначала послушаю тебя.
Хан не настаивал. Он лишь указал рукой на выход и предложил следовать за ним. В соседней юрте Тагир нашел девочку, которая мирно спала, и Тимура, кемарившего в обнимку с ней. Брат и сестра нашли друг друга – не часто такое увидишь. Но слова хана о султане насторожили Тагира, поэтому, когда Тимур открыл глаза и одобрительно улыбнулся, тот выдавил из себя лишь смущенную гримасу.
Хан вытащил уже знакомый кристалл и протянул его Тагиру.
– Этот кристалл предводитель гарибов передал вам несколько дней назад. А этот, – Хан достал точно такой же кристалл, – мне, задолго до вашего пришествия.
