– Ты уверена, что хочешь этого? – растянулся в самодовольной улыбке Тагир.
Она была ошеломлена тем, что ее небольшая шутка в итоге аукнулась столь коварной местью.
– Если ты хоть что-нибудь сделаешь, обещаю, я тебе шею…
Но Тагир уже сделал. Он вплотную подошел к Эжени и поцеловал ее в губы, заставив прервать ругательства. Кончики их языков прикоснулись друг к другу. Глаза Эжени сначала расширились от еще большего удивления, а затем как-то странно расслабились – это было приятно. А затем Тагир нажал на ту самую болевую точку на шее, которая освободила Эжени от паралича. Чувство, что тело снова наливается силой, перебило растекшуюся сначала боль, и Эжени скрутила Тагира в захвате, крепко зажав его шею своей рукой.
– Я же обещала, что сверну тебе шею, придурок!
Кашель и кряхтение смешались с победоносным смехом. И хотя было больно, Тагиру все же нравилось, что он обставил эту самодовольную и стихийную девушку. Латика, все утро шествовавшая за пастухом, сейчас сидела в юрте и радостно хлопала происходящему. Когда воздуха уже не хватало, Тагир принялся оттягивать от своей шеи руку Эжени. И когда ему это удалось, он быстро вывернул ее так, что та оказалась в его объятиях. Их взгляды встретились. Молниеносная смена настроения в одном и нескрываемое чувство превосходства в другом. Тайное движение зрачков, за которыми была скрыта обоюдная симпатия, присутствовало у обоих. Но разумная составляющая била тревогу, и разрыв между взаимным магнитным притяжением наконец состоялся – Эжени вырвалась из рук Тагира и покинула юрту. Мужчина последовал ее примеру, но отправился прямиком к Алмазу, подмигнув Латике, которой все это, определенно, нравилось.
Первым делом в Тагира полетел сапог, за который все-таки сумел ухватиться Алмаз своей единственной подвижной рукой.
– Получить сапогом в голову от Алмаза – есть! – произнес Тагир, потерев лоб и поставив пальцем в воздухе воображаемую галочку.
– Я так понимаю, обучение окончено? Сдал последний экзамен? А нас-то зачем в это впутывать? – злился Алмаз.
– Что-то я не заметил, что вы мчались ко мне сломя голову, когда я валялся на полу. Сейчас будет больно!
Тагир надавил на ту же самую болевую точку на шее Тимура. Тот заорал.
– Это была часть тренировки! – вспорхнул с места Алмаз.
– Считай, что это тоже было частью тренировки. Я к Хану, а ты собирайся. Тимура вместе пойдем будить.
Когда Тагир завис над менее обозлившимся Ханом, он получил лишь скромный пинок и тут же изобразил еще одну галочку:
– Получить пендель от Хана – есть! Что, никто даже не порадуется освоению мной такого сложного мастерства, как освобождение от паралича?
– Я радуюсь, сынок. Пинаю, – Хан повторил незатейливое действие, – и радуюсь. Эжени уже сообщила, когда вы выдвигаетесь?
– Честно, я об этом ничего не слышал…
– Поговори с ней, улым. Только без своих выходок. Она же все-таки девушка. Хоть и сильная.
– Хорошо, – виновато оглядел Хана Тагир.
Над Тимуром нависли уже все трое – Хан, Алмаз и Тагир. Тот терпеливо лежал и двигал губами, хватая воздух и слушая, как Тагир распинался теперь перед ним. А вот Эжени все не появлялась. Более того, Латика исчезла вместе с ней.
* * *
Слезы все никак не желали останавливаться, несмотря на то, что мантия на груди уже промокла. Ей было обидно. Просто обидно. Обидно за то, как быстро погибали ее люди. Она считала себя негодным предводителем. Ну кто еще мог так бестолково распорядиться своими знаниями, чтобы затем оказаться в своей же ловушке? Только она. Отец бы такого никогда не допустил. Он бы кинул все свои силы на предотвращение смерти даже одного человека. А здесь цифра переваливала уже за десяток. И ожидать можно было еще столько же, если не удастся найти источник.
Сжимая в руках небольшой портрет мужчины, Эжени без стыда роняла кристаллы слез на пожелтевшее стекло. Назвать картину сильной работой художника было сложно – это были очертания лица человека, явно исполненные углем на белом полотне. Угол портрета обрамляла черная лента. Она еще раз посмотрела на изображение мужчины и вдруг вспомнила, какой ценой ей достался этот пост – пост управляющей станцией.
Она была разбита, раздавлена тем, что ее отца не стало. Но еще большим горем были ее убитые люди. Словно оставленные этим мужчиной на произвол судьбы, они не хотели больше биться за жизнь – так сильно он воздействовал на них своим авторитетом.
И, как это часто бывает, беда никогда не приходит одна. Прознав о смерти предводителя станции, группа каких-то отморозков с поверхности живо наметили Горки своей первоочередной целью. Они пришли словно из неоткуда, вооруженные ножами, палками и железяками. И отбирали все, что плохо лежало. Они забрали еду, нескольких женщин и детей, а у мужчин их станции не было даже явного желания сопротивляться обидчикам. Разорив Горки в два счета, они пообещали, что придут снова…
Первую битву Эжени проиграла. Растрепанная и избитая одним из грабителей, она в мыслях пообещала отцу, что больше этого не допустит. На первом собрании поселения было принято решение о закрытии всех выходов со станции, но этого было мало. Эжени хотела большего, поэтому перед тем как заблокировать станцию, она решила, что дождутся обидчиков во второй раз. И в этот раз они не позволят уйти им живыми…
Речь, произнесенная Эжени перед подготовкой ко второй встрече с грабителями, воодушевила жителей – они признали в ней нового предводителя…
Расслабленные своей предыдущей победой, отморозки вернулись на станцию уже через неделю. Разыграв перед ними небольшое представление, жители вынесли всю добытую пищу и продовольствие на центр станции. Предводитель шайки был настолько обескуражен своей победой, что начал пожирать неправедно добытую пищу прямо на станции. А остальные, недолго думая, присоединились к нему.
О ядовитом соке черной белены Эжени узнала из отцовских книг. Это растение еще до трагедии считалось ядовитым, но то, что сделала с ним новоявленная природа, переходило все дозволенные границы экзекуций.
Уже через минуту вандалы блевали кровью и своими внутренностями прямо на еду. Через две минуты жители станции схватили все, что под руку подвернулось, и кинулись на обидчиков, вкладывая в удары всю силу и злобу, не жалея никого.
Живым из грабителей не ушел никто. Их тела были демонстративно высажены у подхода к станции, чтобы другим, таким же, как они, больше и в голову не приходило соваться на Горки зо злыми умыслами.
Латика сложила голову на коленях новой подруги. Она чувствовала подергивания Эжени от периодических всхлипов и думала своим необычным разумом о том, как успокоить этого человека. Она пыталась тереться головой о ее живот или вскарабкаться по ней как можно выше, чтобы показать, что она не одна. Но самым действенным способом оказалось облизывание ладоней – Эжени засмеялась от того, что ей было щекотно.
– Давай, я тоже кое-что сделаю для тебя, – она взяла руки Латики в свои и поцеловала мизинчик на правой руке. Глаза девочки расширились от удивления, а ее маленький ротик приоткрылся. – Когда я была маленькой, так делала мой папа. Он брал меня за ручки и всегда целовал только мизинчик. Помню, тогда я говорила ему, что другим пальчикам будет обидно, что их не поцеловали, и тогда он прикасался губами ко всем остальным.
