– А ты как думаешь? Решила тебя проведать. – Эжени ступила в палатку и указала на пыльный мешок. – Можно?
– Не думаю, что сейчас подходящее время. Тебе лучше уйти.
Тагир отозвался неоправданно грубо. Он и сам понимал, что Эжени такого ответа не заслуживала. Но сейчас, когда он был рядом с дочерью, то, что чувствовал Тагир к Эжени, казалось ему предательством.
– Папа! – прохрипела Камиля. – Нельзя так с девушками разговаривать!
Тагир повиновался.
– Прости, кызым. Чай будешь?
Девочка кивнула:
– И гостью нашу угости…
Эжени заулыбалась:
– Какая смышленая девочка!
Тагир бросил на Эжени недовольный взгляд и принялся заваривать чай, пока женская часть палатки продолжала беседу.
– Меня Камиля зовут, а вас?
Девушка аккуратно пересела с мешка на край кровати и протянула руку.
– Эжени. Очень приятно.
– Красиво. Почти как нашу маму. – Камиля с улыбкой посмотрела на нее.
– А как звали вашу маму?
Но вместо ответа девочка снова закашлялась. Тагир тут же подскочил к ней, быстро вручив Эжени пиалу с чаем, и присев напротив дочери.
– Вот, выпей…
Девочке стало легче. Приступ кашля на время замер, и Эжени решила воспользоваться ситуацией:
– Камиля, ты не против, если я украду твоего папу на пару минут?
– Берите насколько хотите, а то он и так третьи сутки не отходит от меня. Только не забирайте далеко, чтоб не пришлось его искать… – быстро закивала девочка, а Эжени приложила свою руку к ее руке девочке и по-матерински произнесла:
– Обещаю…
Когда Тагир и Эжени вышли из юрты, та не дала ему и слова сказать, приступив сразу к делу:
– Какая храбрая девочка. Даже в таком положении заступается за своего отца.
– Мда. Только вот за нее заступиться некому…
– И то правда. Просиживание штанов – не самый эффективный способ спасения.
– Что ты хочешь этим сказать?! – Тагир перешел на тон выше.
– Хан собирает армию. Нас уже несколько десятков. Если ты присоединишься к нам, уверена, мы сможем дать отпор султану и завладеть источником. Ключи у нас. Латика у нас. Нам осталось сделать последний шаг. И все…
– Сейчас меня это интересует меньше всего.
Тагир отвернулся, но Эжени силой повернула его к себе.
– Тогда подумай вот о чем! Хватит уже ныть о себе, да о себе! Ты хоть раз о людях подумай! Глобальнее посмотри на ситуацию! Они же умрут здесь! Вместо того, чтобы смотреть, как твоя дочь погибает, ты мог бы постараться и сделать еще одно усилие! Не ради меня, не ради Хана. А ради Камили… и Латики! Вспомни, сколько раз это маленькое существо спасало твою шкуру! Сколько раз она прибегала к тебе на помощь! И ведь у нее ни разу не возникло сомнения в этих действиях!
Эжени пыталась увидеть хоть какую-то положительную реакцию в глазах Тагира, но те были холодны. И как только он услышал, что Камиля снова закашляла, то произнес все ту же знакомую фразу:
– Извини, мне нужно к дочери. Придется вам с Ханом как-нибудь без меня…
Разозлившись, Эжени резко повернулась и, задев плечом стоявшего рядом сопровождающего, выбила из его рук кувшин с медовой водой.
– Извините… – обронила девушка и без каких-либо объяснений убежала прочь.
Сидевший у постели дочери Тагир услышал, как в палатку кто-то входит.
– Да что ж тебе нужно-то от меня?! Ты разве не поняла?! – он осекся, когда увидел у входа сопровождающего. – А, это вы. Извините, я подумал…
– Девушка уже убежала, – закончил за Тагира сопровождающий. – Она явно была чем-то огорчена.
– Сейчас все чем-то огорчены, – кратко ответил пастух.
Сопровождающий некоторое время наблюдал за тем, как мужчина возится с дочерью, а потом негромко спросил:
– Это как-то связано с источником, Тагир? Или дела сердечные?
Тагир замер.
– Нет здесь никаких сердечных дел. О чем вы?
Сопровождающий усмехнулся:
– О, Тагир, о вас уже ходят слухи и легенды. В частности, Хан их складывает перед костром. Нужно же маленьким детишкам что-то рассказывать на ночь. Да и о людях, которые поставили на уши половину метро, невозможно не говорить. Вот и поселенцы расспрашивают, не здесь ли живет Тагир и его Эжени?
Тагир немного повертел в голове эти два слова: – «Его. Эжени».
– В следующий раз скажите, что тот Тагир умер. А здесь живет обычный пастух. Хотя, кто я теперь, уже неизвестно.
Сопровождающий закивал и потупил взор, не зная точно, чем еще поддержать разговор. Мысль в голову пришла весьма спонтанно:
– А я ведь хорошо знал твоего отца.
Тагир пропустил эту фразу мимо ушей. Как оказалось, его знали многие. Но сопровождающий продолжил:
– Часто видел его на Авиастроительной. Мудрый был человек. Кстати, это ведь именно он посоветовал мне перебраться к баловцам. Помню, как я ходил и ныл, что я – всего лишь обычный пастух и чего же я могу добиться. А знаешь, что сказал мне твой отец?
– Что? – Тагир продолжал поить дочку водой.
– Как сейчас помню, он сказал: «Так и будь обычным пастухом. Только стадо смени!». Как ты и сам знаешь, я так и сделал. И свисток гарибский он мне подарил. Я в первую нашу встречу этому значения не придал, а теперь, вот, вспомнил. Старый, уже совсем…
Тагир молчал, не придавая особого значения словам сопровождающего, но тот продолжал:
– И, знаешь, еще что? Если девушка сама приходит за парнем, значит, он ей не безразличен.
Тагир немного стормозил, не сразу поняв, о чем идет речь.
– А это кто сказал?
Сопровождающий подошел к Тагиру и похлопал его по плечу.
– Это я тебе говорю, улым, я – Артур Абы. Такой же обычный пастух, как и ты…
Сопровождающий поставил пустой кувшин на пол и вышел из палатки, в очередной раз оставив Тагира наедине со своими мыслями, со своим одиночеством, со своим бременем…
* * *
Тагир бродил по поселению, размышляя об услышанных словах, через столько лет переданных его отцом через третье лицо.
«Смени только стадо!» Неужели такое возможно – бросить несколько лет назад, фразу которая сейчас имела вид кусочка послания от его собственного отца? «Смени только стадо!»
Вот с кем сейчас хотел поговорить Тагир – со своим отцом. Переложить бы все свои проблемы на его плечи, и тот бы с легкостью решил их, потому что иначе и быть не могло. Он даже чужие проблемы умудрялся решать, как свои собственные. За это его и уважали. Он никогда не оставлял дела, не доведя их до конца. И даже, будучи уже сумасшедшим, постарался оставить какие-то элементы, пазлы не собранной воедино картины.
