— Это второй вопрос к вам от наших детективов. Но вы нам еще не прояснили первый.
— Окса фон Штирлиц, или по староземельному Оксана Кончиц, и Ярина Бандера, по староземельному Урыльник, были в нашем автобусе на Старой Земле и переместились на Новую Землю вместе с нами всеми. Но в первый же день по приезде в Порто-Франко, несмотря на то что они обладали суммой в шесть тысяч экю каждая, они отправились промышлять на панель, где влипли в историю с похищением их румынскими цыганами из банды Флориана. Освободила их в тот же вечер Русская армия. Вы должны, наверное, помнить тот инцидент две недели назад в «Живой розе».
Испанские правоохранители синхронно закивали головами, подтверждая, что такая информация у них есть.
— За этот проступок они были коллективом изгнаны и ждали орденского автобуса в переселенческом кемпинге Порто-Франко. Больше о них известий мы не получали. Ни Оксана, ни Ярина никогда не были моими женами, — продолжил я. — Более того, могу поклясться на Библии, что я с ними даже не спал. Кстати, по национальности они украинки.
— Да? — скосил на меня вопросительный глаз коррехидор. Посмотрев в свой блокнотик, как нерадивый студент в шпаргалку, он выдал: — На допросе Окса фон Штирлиц заявила, что она этническая немка из Казахстана, а Ярина Бандера назвалась русской. Я вам даже точно скажу ее фразу: «moskalika ja» и заявила, что перенеслась сюда из Москвы. Староземельной Москвы.
— По поводу Москвы она не врет. Они там обе занимались проституцией. Но этнически они украинки обе. И гражданки государства Украина. Причем Ярина — западная украинка, из тех земель, что раньше, до вхождения в СССР, были под Австро-Венгрией и Польшей, там, где русских активно не любят.
— Я правильно понимаю, что вы не рветесь стать их представителем?
— Правильно. Допросите их как следует, ибо врать под протокол им не впервой. У меня есть подозрение, что они входили в эту этническую банду и были наводчицами. Дело все в том, что они убыли из Порто-Франко орденским автобусом в конвое из Московского протектората.
— Это в корне меняет дело, — произнес коррехидор. — Если у вас ко мне нет больше вопросов, то я поспешу. А то как бы их не отпустили в Порто-Франко как потерпевших.
— Не смею задерживать, — пробормотал я.
Коррехидор запрятал свой блокнотик обратно в «кенгуру», потом достал оттуда слегка початую пачку классической «Конкисты» и, приподнявшись, положил ее на тумбочку. Слегка задумался и вынул оттуда же металлическую зажигалку-турбо и присоединил ее к сигаретам.
— Салуд, — показал он мне приветствие республиканцев, приложив правый кулак к плечу, и торопливо ушел в сопровождении доктора Балестерос.
Я даже «спасибо» сказать ему в спину не успел.
— Ну что, вернемся к нашим баранам? — спросил я. — Как понимаю, допрос еще не закончен.
— Ну что вы сразу так, доктор, — усмехнулся в усы генерал-капитан, — это у коррехидора — допрос. А со мной — так, просто дружеская беседа.
И подмигнул мне правым глазом.
Мы оба рассмеялись, и атмосфера непринужденности возникла как бы сама по себе.
— Сеньора, — обратился генерал-капитан к медсестре, которая так и торчала все это время молчаливым соглядатаем в кубрике, — куда бы мы могли тут уединиться, для того чтобы с доктором Волынски просто перекурить. А то я не могу смотреть, как молодой человек мучается от никотинового голода.
— Курить вредно, — отрезала медсестра.
— Жить вредно — от этого умирают, — вставил я возражение в борьбе за свои права человека и гражданина. — И вообще вы отстали от последних веяний мировой медицины. Сейчас даже после операции на легкие первым делом после вывода из наркоза больному дают пару раз затянуться, чтобы не вызывать у его организма не просто стресс, а сильнейший дистресс.
Медсестра стояла как партизан на допросе в гестапо.
Повернулся к генералу и развел руками:
— Придется нам, как кадетам, смолить в общественном сортире.
— Вот еще, — возразил глава местной милиции, — мне это не по чину.
При этом выразительно посмотрел на медсестру, сощурив правый глаз.
Возникла пауза, в которой нахмурившаяся медсестра сдалась первой.
— Разве что в патио внутреннего дворика… — выдавила она из себя.
— Идет, — согласился мой собеседник. — Но желательно, чтобы там была тень.
— Да хоть на уличном солнцепеке, — добавил я. — Курительного салона нам не требуется. Можем и просто так пройтись.
Сигареты, которые мне пожертвовал алькальд, оказались староземельным «Винстоном». Неплохо. Прихватив пару штук, я воткнул их в початую мягкую пачку «Конкисты», подаренную коррехидором. Уместил все это вместе с зажигалкой в карман больничной пижамы и сказал, натягивая больничные тапки:
— Я готов.
— Сеньор Волынски, — наставительно заявила медсестра, — помните, что вам нельзя резко наклоняться и вертеть головой по сторонам.
— Всенепременно, сеньора. Никакого нарушения режима. На том и стоим.
Медсестра провела нас широкой лестницей на первый этаж, где мы в облаке камбузных запахов прошли мимо пищеблока во двор, огороженный с трех сторон госпитальными корпусами. Посередине двора стояла деревянная беседка в стиле китайской пагоды, оборудованная не только столом с лавками, но и ящиком с песком в качестве пепельницы. Видать, это сооружение активно использовалось в качестве курилки госпитальным персоналом. Но сейчас там никого не было.
— Можно мне с вами покурить? — вдруг заявила медсестра, когда мы с капитаном расселись на теневой стороне беседки.
— Курить вредно, — вернул я этой стерве ее же сентенцию, — особенно для женского организма.
— Тем более что мы курим очень крепкий табак, — подмигнул ей генерал.
Фыркнув, медсестра ушла, недовольно вертя задом, как кошка хвостом. Скорее всего, жаловаться на нас докторам побежала.
— Продолжим наши прения, как говаривал один профессор в бытность мою студентом университета Овьедо в Астурии.
Мой собеседник вынул из бокового кармана френча трубку и кисет красной ткани. Забавный кисет — такой, какие в советскую древность солдаты пользовали с махоркой. Кисет был даже с вышивкой бисером — синий крест в белой окантовке.
Генерал, пристроив на столе кисет, развязал его горло и, засунув внутрь трубку, быстро и ловко одной рукой набил ее табаком. Я еще удивиться не успел, как он уже держал трубку в зубах, поджигая ее дорогой зажигалкой — трубочной, специальной, у которой огонь вырывается вбок, а не вверх, и таким образом, пальцы не обжигает. Красивый винтажный запальник из тяжелого серебра и, судя по расходу драгоценного металла, не позже Первой мировой войны сделан. Это уже потом на всем экономить принялись, как золотой стандарт пролетел.
По беседке медленно расползался ароматный дым. Забытый запах нормального табака без химии, после которого даже настоящий американский «Винстон», не тот, что делается «только для продажи за пределами США», а тот, что для самих американцев, пахнет только паленой синтетикой, и на вкус дрянь дрянью. Воткнул «королевский» бычок от подарка алькальда в песок «пепельницы» и достал «Конкисту». Она тоже из нормального табака тут делается, без химии. Только боюсь, что это просто по бедности. Химикаты тут все заленточные, и цены на них конские.
