— Ну конечно, — согласился Джагиндер, теряя голову от прикосновений Савиты.
Невзирая на похмелье, заточение в стенах бунгало и удар, случившийся с матерью, чувствовал он себя прекрасно. И в самом деле, ему давно уже не было так хорошо. Семья повернулась к нему лицом, теперь он ее глава и опора, а самое важное — Маджи отныне не сможет отобрать у него руководство «Судоразделкой». Он мысленно пообещал себе, что уж на сей-то раз не подведет Савиту, будет управлять предприятием под стать отцу и станет гордостью семьи. Недавний блеск в глазах жены умерил в нем жажду алкоголя, хотя поздно ночью его все еще преследовали манящие образы адды Тетки Рози.
— Джагги? — вдруг сказала Савита, сунув краешек сари в рот. — Думаешь, наша малютка Чакори уже свободна?
— Она уже может перевоплотиться — так ведь тантрист сказал?
— Она была с нами все эти годы. — Савита поежилась.
— Но ты же не могла ее отпустить, — сказал Джагиндер и, притянув Савиту к себе, добавил: — Да и я тебя не отпущу.
Савита с улыбкой упала в его косматые объятия, мечтая, молясь о том, чтобы их нежные чувства на сей раз оказались прочными. «Я победила!» — думала она, гоня страшную мысль: а вдруг ее грозная свекровь ненароком поправится?
В день, когда Мажи хватил удар, Савита первым делом решила снова взять на работу Гулу. Савита высмотрела, как он прячется за зелеными воротами, дожидаясь, когда Парвати незаметно вынесет завтрак. Прогнав его, Маджи сглупила и лишь посеяла обиду среди прислуги. «В наше время так трудно найти хорошего шофера!» Но важнее всего то, что, вернув Гулу в семью, Савита заслужит молчаливую благодарность остальных слуг — не за Гулу, а за себя самих. «Наилучшее начало для нового правления!»
Внезапно ее жизнерадостное настроение омрачила ужасная мысль. Савита села и отпихнула Джагиндера.
— Что такое?
— Думаешь, айя и вправду ушла?
— Разве тантрист ее не изгнал?
— А вдруг она вернется?
— Не вернется, — Джагиндер притянул Сави-ту обратно. — Больше ведь незачем.
— Ну да, незачем. — Савите очень хотелось, чтобы слова мужа уняли панический трепет в груди. — Может, пусть мальчики пока поночуют у нас в комнате? Ну, знаешь, временно?
— Ни в коем случае, — твердо сказал Джагиндер. — Я хочу быть с тобой. И только с тобой.
Маджи привезли на следующей неделе на «скорой». Джагиндер битый час препирался с санитарами, как лучше внести мать в дом. Наконец, когда он пообещал еще по пять рупий чаевых каждому, находчивые медики привязали ее ремнем к стулу и дотащили до спальни, чуть не надорвавшись от непомерного груза.
Маджи уложили на кровать, подперев ее толстое тело валиками. Правая рука была прижата к боку и согнута в локте, правая половина лица осунулась, в уголке губ скапливалась слюна. Как только все ушли, Мизинчик закрыла дверь и свернулась калачиком рядом с бабкой.
Маджи неловко подняла руку и положила ее на лицо внучке. Мизинчик отвернулась, не в силах признаться в том, что не давало ей покоя: Савита отправляет ее в интернат. С поразительной расторопностью Савита позвонила куда надо, предложила щедрую взятку и застолбила место, хотя школьный год уже начался.
Мизинчик не могла даже попросить Нимиша заступиться. Отныне он стал неуловим, пропускал уроки и целыми днями искал Милочку на извилистых улочках Колабы, показывая прохожим ее черно-белое фото, которое когда-то прятал под табличкой «Идеальный мальчик». Добираясь домой поздно вечером, измотанный и убитый горем, он тянулся теперь не за Экерли или Арнольдом, а за позабытыми изданиями Рабиндраната Тагора и Мулка Раджа Ананда
[212]
.
Нимиш допоздна читал «Неприкасаемого» Ананда: «Он не знал, что делать, куда идти. Его подавляла их нищета, мучительные утренние воспоминания. Спрыгнув с дерева, он немного постоял под ним, понурив голову, словно усталый, сломленный человек. Потом в ушах у него зазвучали последние слова из речи Махатмы: «Да придаст Господь вам сил для окончательного спасения души»».
Аккуратно закрывая книгу и проваливаясь в сон, Нимиш подумал, что вся английская литература вместе взятая для него теперь не стоит одной-единственной полки хорошей индийской библиотеки.
Мизинчик вдыхала бабкин запах — такой знакомый, такой уютный. Все эти годы она нуждалась в любви Маджи, в ее мощном, магическом присутствии и безраздельной заботе.
Мизинчик стремилась быть незаменимой, выбить для себя законное место, стать «своей». Но удар, постигший Маджи, выявил истинное положение вещей: Мизинчик не важна, от нее можно избавиться, ее легко устранить, и бунгало — лишь временное пристанище, а вовсе не место, которое она могла бы назвать своим домом. Мизинчик представляла себе разные пугающие сценарии, например, ее выдадут замуж или прогонят, но ей никогда не приходило в голову, что бабка может заболеть или умереть. Маджи была фундаментом бунгало — баньяном, который беспрестанно разрастался, пуская корни глубоко в землю, осеняя и защищая своей раскидистой кроной всю семью. Но теперь Мизинчик поняла, что все это время в широкой тени баньяна Джагиндер и Савита просто выжидали своего часа.
Маджи моргнула и закрыла глаза, тяжело опустив ладонь на щеку Мизинчика.
Мизинчик пыталась совладать с горем, разом оплакивая все свои утраты. «Как ни крути, — думала она, хотя воспоминание о похищении, к счастью, изгладилось, — это я во всем виновата». Она ведь подружилась с призраком. Уехала с Милочкой на мотоцикле, после чего подруга пропала. И именно она, Мизинчик, дала привидению воды в ту ночь, когда Маджи забрали в больницу.
— Это все из-за меня, — прошептала она бабке.
Но Маджи ничего не ответила, не шелохнулась и даже не подняла веки. Изнуренная переездом из больницы, бабка спала.
Мизинчик встала и вынула из лакированного тикового ларца фото своей матери, точнее, рекламный снимок актрисы Мадхубалы. Девочка прижала его к сердцу. В тиковом ларце теперь осталась лишь прямоугольная темень. Пустота.
Следующее утро выдалось крайне суматошным. Когда Маджи проснулась и в ярости выгнала костлявую малишвалу из своей комнаты, уже почти подошло время для отъезда Мизинчика. Маджи с превеликим трудом встала, опираясь на Нимиша, и похромала в зал. Парализованная правая нога не сгибалась, ступня скрючилась, так что ковылять можно было, лишь вывернув ее наружу. Наконец усевшись — правда, не на трон, а на низкий диванчик, — Маджи схватила левой рукой трость и тупо наблюдала, как из комнаты выносили чемоданы Мизинчика и ставили их у входной двери.
