На обороте детским почерком сделана надпись: «Банда четырех. Стен, Тео, Чель и я».
— Знаешь, чем мы сейчас займемся? — спросил Ярнебринг, опечатывая дверь квартиры Эрикссона.
— Слушаю с все возрастающим вниманием, — весело сказала Хольт, поддразнивая Ярнебринга. Вид у нее был почти такой же задорный, как у девочки на фотографии.
— Мы поедем на работу, запремся в кабинете, выдернем телефон из розетки и попробуем вычислить, что все это значит.
— Звучит неплохо, — согласилась Хольт. — Если только ты позволишь для начала сварить кофе.
Для начала они подробно обсудили так называемый гомосексуальный след Бекстрёма. Здесь их мнения несколько расходились. Хольт просто-напросто не верила в эту версию. Она была убеждена, что преступление с сексом никак не связано и совершенно неважно, какую именно ориентацию имел убитый. Ярнебринг был «в принципе» с ней согласен, но ему трудно было представить, что Эрикссона вообще не интересовала сексуальная сторона жизни.
— Я этого понять не могу, — заявил Ярнебринг. Что бы там ни утверждала эта полька, вспомнил он.
— То, что этого понять не можешь ТЫ, нисколько меня не удивляет, — улыбнувшись, отозвалась Хольт. — Но если ты отвлечешься от собственных наклонностей…
— Погоди, — остановил ее Ярнебринг, — не сбивай меня. Я могу согласиться, что Эрикссон был мерзкий субъект, который шпионил за всеми подряд, чтобы ими манипулировать, — достаточно послушать его коллег. Но ведь одно не исключает другое?
— Не могу сказать. Я мало что понимаю в мужчинах.
— А вот над этим ты должна поработать, — невозмутимо произнес Ярнебринг. — Что я хотел… В общем, что-то в этом преступлении меня смущает. Ясно, как день, что Эрикссона пришил кто-то, кого он хорошо знал и кому доверял. В нашем случае — кого он совершенно не опасался. Но это не Веландер, не Тишлер и не уборщица. А кто? Никого больше нет! Мы никого не нашли…
— Кто-то из соседей, кого мы упустили, — предположила Хольт. — Случайный знакомый, которого мы не нашли.
— Не похоже! — Ярнебринг яростно тряхнул головой. — Эрикссон был человек в высшей степени подозрительный, подозрительный и осторожный. И вот он спокойно сидит на диване, пьет свой грог, а наш парень спокойно втыкает ему нож в спину… Эрикссон падает на пол и отчаянно вопит, если верить соседке… но скоро помирает. Кого он мог впустить в квартиру?
— Поправь меня, если что не так, — заговорила Хольт. — Так называемые гомосексуальные убийства — обычно какие-то жуткие истории. Насилие, ненависть, взрыв эмоций — аффект…
— Как правило — да, но далеко не всегда. Они же как все люди — наркотики, ревность… Иногда просто психи. Только не в нашем случае.
— Не поняла?
— Это убийство выглядит, я бы сказал, во-первых, трусливым, а во-вторых… случайным. Убийца еле добегает до ванны и начинает блевать. Не похоже на наших друзей на мотоциклах.
— Не похоже, — согласилась Хольт. Она думала точно так же.
— И что мы имеем?
Одинокий человек, подозрительный и запуганный, уверенный, что жизнь обошлась с ним не по заслугам, что он бы имел гораздо больше, если бы в мире существовала справедливость и он мог бы принимать решения сам.
— Шпион и проныра, — напомнил Ярнебринг.
— Он хотел таким образом получить власть над людьми — узнав их слабости и пользуясь ими.
— Использовал дружбу, играл на чувствах — для собственной выгоды.
— Наверняка шантажировал, если подворачивалась возможность и он был уверен в собственной безопасности.
— Шпион, проныра, шантажист, — подвел итог Ярнебринг.
С ним бы я точно не хотел делить комнату, решил он.
— У меня есть приятель, — размышляя вслух, сказал Ярнебринг. — Даже не приятель, а лучший друг. Много лет назад мы сидели с ним в одном кабинете. Много чего было, но сейчас не будем об этом…
— Я даже могу предположить, о ком идет речь, — перебила Хольт. — Ребята из патруля называют его Мясник из Одалена. Обер-интендант полиции Ларс Мартин Юханссон.
— Народ много чего болтает, — заметил Ярнебринг. — Знаешь, чем он знаменит?
— Нет, — призналась Хольт. — Я вся внимание.
— Он всегда знает, как, что и почему. Иногда даже жутко становится.
— Так что же мы ждем? — спросила Хольт и кивнула на телефон. — Позвони и попроси прийти.
Бога встретить никогда не поздно, подумала она. Если все, что она слышала о Юханссоне, правда, то сейчас самое время для такой встречи.
— Не знаю… — сказал Ярнебринг. Неплохо бы, конечно, доставить себе удовольствие посмотреть на рожу Бекстрёма, подумал он. — Когда речь идет об убийстве, Ларс Мартин всегда говорит одно и то же: наплевать на мотив.
— То есть, если я правильно поняла, мотив преступления не важен, — с удивлением изменила Хольт формулировку, чтобы не оставлять места для сомнений.
— Именно так. Ларс Мартин говорит, что мотив либо ясен сразу, либо настолько безумен, что вычислить его нет никакой возможности, сколько бы ты ни ломал голову. Однако и в том и в другом случае мотив неинтересен. Ларс Мартин говорит, что мотив — это вроде вишенок на торте. Суд может, конечно, если так уж необходимо, воткнуть эти вишенки, но торт должен быть к тому времени испечен. Полиции мотивы не нужны. Они нужны в детективах, сериалах и прочей дряни.
— Что-то уж слишком просто, — возразила Хольт, слегка смутившись. Она, как завороженная, смотрела как минимум два полицейских сериала.
— Ларс Мартин и сам на редкость прост, — довольно улыбнулся Ярнебринг. — Это меня и удивляет. Я имею в виду его башку. Ларс Мартин всегда прав. У нас за эти годы было не меньше двух десятков подобных дел, и я не могу припомнить ни единого случая, где бы он ошибся.
— Но? — сказала Хольт, ожидая продолжения.
— Именно в этом случае, я думаю, его теория неверна.
— Что ты имеешь в виду?
— Что я имею в виду… Мне вдруг пришло в голову, что в нашем случае, если бы мы поняли мотив, мы бы нашли убийцу. Просто и естественно, как два пальца облизать. Поехали бы и повязали.
— Ты так считаешь?
— Йес, — сказал Ярнебринг. — И знаешь, что самое поганое?
— Откуда мне! Расскажи.
— А вот что: я почти уверен, что мы уже сталкивались с убийцей, только попросту проморгали.
— Но никого же нет! Не Веландер, не Тишлер, не уборщица…
— Кто-то есть. Только мы его не видим. Просто, как тыква.
16
Среда, 13 декабря 1989 года
В отделе тяжких уголовных преступлений отмечали Люсию
[23]
в полном соответствии с традицией и — тоже в соответствии с традицией — остаток дня никто толком не работал. За исключением неутомимой Гунсан за компьютером все попрятались по своим кабинетам.
