— Пожалуйста, уходите сию секунду. В противном случае я извещу Андерсона из сассекского участка!
Лишь недавно он начал отступать от своих правил, посидев недолгое время с молодой матерью и ее ребенком. Первым ее заметил Роджер — она скрючилась за травяным садом с завернутым в кремовую шаль младенцем, чья голова лежала у ее открытой груди. Когда мальчик вел его к ней, Холмс колотил тростями по тропинке и роптал так, чтобы она слышала, громко заявляя о строгом запрете на вход в его сады. При виде ее, однако, его злость рассеялась, но он помедлил, прежде чем подойти ближе. Ее глаза с расширенными зрачками были спокойны. Чумазое лицо выражало горе утраты; расстегнутая желтая кофта, испачканная и рваная, свидетельствовала о милях, которые она прошла в поисках его. Грязные руки протянули ему ребенка.
— Беги домой, — тихо приказал он Роджеру. — Вызови Андерсона. Скажи, что я жду его в саду.
— Да, сэр.
Он увидел то, чего не видел мальчик: маленький трупик в дрожащих руках матери, его фиолетовые щеки, иссиня-черные губы, неисчислимых мух, ползающих по домотканой шали и вьющихся вокруг нее. Роджер скрылся, он отложил трости и с некоторым усилием сел рядом с женщиной. Она снова протянула ему шаль, и он с осторожностью принял сверток, расположив его у груди.
К приходу Андерсона Холмс вернул ей младенца. Он постоял с констеблем на тропинке — оба глядели на сверток у груди женщины, на то, как она раз за разом прижимает сосок к застылым губам ребенка. С востока донеслась сирена кареты «скорой помощи», звук приблизился и смолк у ворот дома.
— Как вы думаете, это похищение? — прошептал Андерсон, погладив подвитую бородку и забыв закрыть рот, его взгляд замер на груди женщины.
— Нет, — ответил Холмс. — Думаю, это что-то куда менее преступное.
— Да? — отозвался констебль, и Холмс уловил в его голосе недовольство: великой загадки не случилось, и констеблю не придется трудиться над делом вместе с героем его детства. — Каковы же ваши соображения?
— Посмотрите на ее руки, — сказал ему Холмс. — Посмотрите на грязь и глину под ногтями, на кофту, на кожу и на всю одежду. (Она возилась с землей, сообразил он, копала.) Посмотрите на ее запачканные туфли, сравнительно новые, почти без следов износа. Она прошла немало, но не больше, чем отсюда до Сифорда. Посмотрите на ее лицо — и увидите горе матери, потерявшей новорожденное дитя. Свяжитесь с вашими сифордскими коллегами. Справьтесь о раскопанной этой ночью детской могилке, откуда пропало тело, и узнайте, не исчезла ли мать ребенка. Спросите, не звали ли ребенка Джеффри.
Андерсон быстро взглянул на Холмса, дернувшись как от пощечины.
— Откуда вы это знаете?
Холмс печально пожал плечами.
— Я не знаю — во всяком случае, не знаю наверняка.
Во дворе дома раздался голос миссис Монро, указывавшей санитарам, куда идти.
Казавшийся растерянным в своей форме Андерсон приподнял бровь и подергал себя за бородку.
— Почему она пришла сюда? Почему она пришла к вам?
Туча закрыла солнце, и на сад упала длинная тень.
— Надежда, я подозреваю, — сказал Холмс. — Кажется, я известен тем, что нахожу ответы в безнадежных обстоятельствах. Далее строить домыслы я не хочу.
— А почему его должны звать Джеффри?
Холмс разъяснил: он спросил имя ребенка, когда держал его на руках. Ему послышалось, что она сказала «Джеффри». Он спросил, сколько ему. Она жалко смотрела в землю и ничего не ответила. Он спросил, где ребенок родился. Она не ответила. Издалека ли она пришла?
— Из Сифорда, — пробормотала она, сгоняя муху со лба.
— Вы голодны? Молчание.
— Вы не хотите ничего поесть, милая? Молчание.
— Я думаю, что вы совсем изголодались. Я думаю, вам хочется пить.
— Я думаю, что это глупый мир, — наконец сказала она и потянулась за шалью.
И если бы он искренне ответил на ее слова, то ответил бы согласием.
Глава 6
В Кобе и потом, во время их странствий, господин Умэдзаки иногда спрашивал об Англии, интересовался, например, видел ли Холмс дом в Стратфорде-на-Эйвоне, где родился Бард,
[5]
ходил ли внутри таинственного круга в Стоунхендже, посещал ли живописный берег Корнуолла, веками вдохновлявший художников.
— Разумеется, — обычно говорил Холмс, прежде чем дать пространный ответ.
А как пережили великие города англичан бедствия войны? Оставался ли дух английского народа неколебим под бомбардировками люфтваффе?
— По большей части да. У нас упорный нрав, знаете ли.
— Победа есть тому подтверждение, вы согласны?
— Видимо, да.
А теперь, когда он вернулся домой, Роджер расспрашивал его про Японию (хотя его вопросы были менее определенны, чем вопросы господина Умэдзаки). Как-то в конце дня, проведенного за удалением разросшееся вблизи ульев травы и выдергиванием сорняков, дабы ничто не мешало лёту пчел, мальчик сопроводил его к близлежащим береговым утесам, откуда они, выверяя каждый шаг, спустились по длинной и крутой дорожке, ведущей к взморью. На мили в обе стороны тянулись каменистые осыпи и валуны, перемежаясь изредка пологими бухточками и приливными заводями (великолепными купальнями, наполнявшимися с приливом). В ясную погоду в отдалении виднелась деревушка Кукмер-Хейвен, примостившаяся на скалах.
Аккуратно разложив одежду по камням, они с мальчиком окунулись в свою излюбленную купальню, погрузившись по грудь в воду. Как только они устроились — плечи чуть выступают над водной рябью, предзакатное солнце сверкает на волнах моря перед ними, — Роджер посмотрел на него и, прикрывая рукой глаза, спросил:
— Сэр, а в Японии море хоть чуть-чуть похоже на Канал?
[6]
— До некоторой степени. По крайней мере, то, что я видел. Соленая вода есть соленая вода, так?
— Там было много кораблей?
Тоже заслоняя глаза, Холмс понял, что мальчик пытливо смотрит на него.
— Пожалуй, много, — сказал он, не будучи уверен в том, что проплывавшие в его памяти бесчисленные танкеры, буксиры и баржи он видел в японском, а не в австралийском порту. — Это ведь островной народ, — рассудил он. — У них, как и у нас, море всегда под боком.
Мальчик выставил ноги из воды и бездумно зашевелил пальцами.
— Правда? Они маленькие?
— Пожалуй, да.
— Как гномы?
— Повыше. В среднем примерно твоего роста, мой мальчик.
Ноги Роджера погрузились в воду, шевелившиеся пальцы исчезли.
