Книга Пчелы мистера Холмса, страница 32. Автор книги Митч Каллин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Пчелы мистера Холмса»

Cтраница 32

— Что ты говоришь? — спросил он вслух, ударяя тростями в гравий. — Что ты… — Мимо пролетела пчела, за ней другая, перебив его жужжанием.

Кровь отхлынула от его лица, и руки затряслись, ухватываясь за набалдашники тростей. Пытаясь обрести присутствие духа, он глубоко вдохнул и быстро повернулся к дому. Но идти он не мог, потому что все перед ним — клумбы сада, дом, сосны — было лишь отчасти вещественно. Мгновение он стоял, не двигаясь, в полнейшем замешательстве: как могло получиться, вопросил он, что я забрел в чужие места? Как я сюда попал?

— Нет, — сказал он, — нет, нет, ты ошибаешься…

Он закрыл глаза, набирая в грудь воздух. Ему нужно взять себя в руки, не просто опомниться, но прогнать это ощущение неузнавания, ибо и тропинка была придумана им самим, и сад — тут, в двух шагах, росли дикие нарциссы; еще ближе фиолетовые будлеи. Холмс не сомневался, что если откроет глаза, то увидит свои гигантские артишоки, увидит свои травяные клумбы. И подняв-таки веки, он увидел и нарциссы, и будлеи, и артишоки, и чуть подальше — сосны. Тогда он с беспощадной решительностью принудил ноги идти.

— Конечно, — пробурчал он, — конечно…

Вечером Холмс стоял у окна, глядя во тьму. Даже захоти он вдруг — он не смог бы думать о том, что было до того, как он попал в мансарду, о подробностях произнесенного и объясненного — о короткой перемолвке с миссис Монро, когда он вошел в дом, а она крикнула ему из кухни:

— Вы нашли его?

— Да.

— Он уже ушел оттуда?

— Боюсь, что да, ушел.

— Уж давно пора было.

Или о негромком разговоре по телефону с Андерсоном, когда он уведомил его о смерти Роджера, растолковал, где найти тело, и предостерег Андерсона и его людей от приближения к пасеке:

— С моими пчелами что-то не так, поэтому будьте осторожны. Заберите мальчика и сообщите обо всем его матери, а я схожу к ульям и завтра расскажу вам о том, что выяснил.

— Мы сейчас будем. Сожалею о вашей потере, сэр. Правда.

— Поспешите, Андерсон.

Или о том, как порицал себя за то, что избегал миссис Монро и не поговорил с нею сам, за то, что не умел донести до нее свое сострадание, разделить с нею свою боль, стоять с нею рядом, когда Андерсон и его люди заходили в дом. Пораженный, как громом, смертью Роджера и самой мыслью о том, чтобы сказать его матери правду, он поднялся в свой кабинет, закрыл и запер дверь, позабыл вернуться на пасеку, как собирался. Он сел за стол и стал делать запись за записью, едва улавливая смысл писавшихся второпях фраз, слыша, как ходят снаружи и как зарыдала внизу миссис Монро (гортанный вой, задыхающийся плач — глубокая скорбь, которая пронеслась сквозь стены и потолки, прокатилась по коридорам и пресеклась так же внезапно, как началась). Через несколько минут в дверь постучал Андерсон:

— Мистер Холмс… Шерлок…

Холмс нехотя впустил его, очень ненадолго. Но о чем они разговаривали — что Андерсон предлагал, с чем Холмс соглашался, — напрочь выпало у него из памяти.

И в наступившей после тишине, когда Андерсон со своими людьми уехали, посадив миссис Монро в свой автомобиль и положив тело мальчика в карету «скорой помощи», он подошел к окну, за которым видел одну лишь кромешную тьму. Но кое-что ему все же увиделось — пугающий образ, который он не сумел совсем прогнать из памяти: глаза Роджера на лугу, его широкие зрачки, вроде бы внимательно глядящие вверх, но на самом деле невыносимо пустые.

Опять сев за стол, он немного отдохнул, нагнувшись вперед и прижав большие пальцы к глазам. — Нет, — невнятно сказал он, качая головой. — Неужели? — сказал он вслед за этим громко и поднял голову. — Разве это возможно?

Он раскрыл глаза и посмотрел по сторонам, словно ожидая кого-то увидеть. Но, как всегда, он был один в своем кабинете, за своим столом, и рассеянно потянулся за ручкой.

Его взгляд упал на писания перед ним: стопы страниц, кучи бумажек — и неоконченная рукопись, схваченная резинкой. В последующие часы, до самого рассвета, он уже почти не думал о Роджере, и ему не приходило в голову, что мальчик садился в это самое кресло и вчитывался в историю миссис Келлер, дожидаясь завершения рассказа. И все-таки тем вечером что-то вдруг побудило Холмса дописать его — взять чистую бумагу, приняться измышлять на пустом месте некую развязку.

А потом слова будто бы пошли прежде мыслей, легко заполняя страницы. Слова сами толкали его руку вперед, одновременно унося его назад, назад, назад, — за сассекское лето, за недавнюю поездку в Японию, за обе Великие войны — в мир, который цвел, перетекая из конца одного века в начало другого. Он не прекращал писать до восхода солнца. Он не останавливался, пока не извел почти все чернила.

Глава 16

III

В парке Физико-ботанического общества

Как подтверждают опусы Джона, я нередко бывал не слишком щепетилен в расследовании и не всегда бескорыстен в своих поступках; в этой связи, дабы сказать правду о моих намерениях касательно фотографии миссис Келлер, нужно признаться, что никакой действительной нужды в ней не было. Дело было раскрыто еще до ухода из магазина Портмана тем вечером, в четверг, и я мог бы тогда же сказать все мистеру Келлеру, если бы лицо этой женщины не влекло меня по-прежнему так сильно. Я знал, что, отложив последний разговор, я смогу вновь увидеть ее, но в лучших обстоятельствах.

Фотография тоже была нужна мне по причинам личного свойства, и я хотел оставить ее у себя в счет платы. В тот вечер, когда я сидел в одиночестве у окна, эта женщина по-прежнему легко прогуливалась в моих мыслях — зонтик поднят высоко к солнцу, оберегая алебастровую белизну ее кожи, — а ее застенчивое лицо смотрело на меня с моего колена.

Но прошел не один день, прежде чем мне представился случай уделить ей все свое внимание. До этого мои силы употреблялись к делу великой важности, которое поручило мне французское правительство, — это было скверное дело, в котором фигурировало ониксовое пресс-папье, украденное в Париже со стола одного дипломата и припрятанное под половицей в театре Вест-Энда. Но и тогда эта женщина не выходила у меня из головы, ее явления становились все причудливее, они приводили меня в замешательство и в то же время волновали, будучи, однако, не чем иным, как порождением моей фантазии. Мне тем не менее достало проницательности понять, что эти навязчивые мысли о ней основывались на иллюзии и в силу этого, всего вероятнее, на них не стоило полагаться; и все же я не мог не признать, что, когда я бывал захвачен подобными глупыми вымыслами, во мне зарождались труднообъяснимые порывы, — потому что нежность, которую я испытывал, на этот раз лежала за пределами разумного.

Итак, в следующий четверг я соответствующим образом изменил свою наружность, серьезно поразмыслив над тем, какое принять обличье для встречи с необыкновенной миссис Келлер. Я выбрал Стефана Петерсона, неженатого книголюба средних лет, доброго, если не слабоватого, нрава — близорукого, в очках, человека в поношенном твидовом костюме, с привычкой нервически проводить рукой по косматым волосам, безотчетно подергивая свой синий аскотский галстук. — Прошу прощения, мисс, — сказал я, косясь на себя в зеркало; я подбирал вежливые и робкие слова, с которыми мой персонаж обратится к миссис Келлер. — Простите, мисс… Прошу прощения…

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация