Взять, например, фильм Бергмана «Фанни и Александр». Там
мертвые запросто приходят, гуляют и разговаривают с живыми. То же происходит в
«Чертополохе». И в драме «Шепоты и крик», где разговаривают восставшие
мертвецы. Есть даже какая-то комедия с подобным сюжетом. Да и вообще, в фильмах
легкого жанра такое случается весьма и весьма часто. Взять хотя бы «Женщину в
белом», где мертвая девочка появляется в спальне маленького мальчика. А в
«Джулии» с Миа Фэрроу героиню преследует мертвый ребенок, гоняясь за ней по
всему Лондону.
– Майкл, ты просто чокнутый, – говорили ему
друзья.
– А вы разве не видите, что речь об этом идет не только
в фильмах ужасов? Это происходит во всем нашем искусстве. Кто-нибудь из вас
читал «Белый отель»? Так вот, повествование там продолжается и после смерти
героини, события происходят уже в загробном мире… Говорю вам, что-то должно
случиться. Барьер рушится. Я сам говорил с мертвыми и потом вернулся. На
каком-то подсознательном уровне мы все понимаем, что барьер трещит.
– Майкл, тебе нужно успокоиться. Эта история с твоими
руками…
– Да оставьте вы в покое мои руки!
Но что греха таить, Майкл действительно чокнутый. И таковым
намерен оставаться. Ему нравится быть чокнутым… Майкл позвонил и заказал
очередную упаковку пива. Тете Вив не придется ни за чем выходить. К тому же у
него припрятан неплохой запас «Гленливет Скотч» и еще больший запас «Джека
Дэниелса». Так что он может не просыхать до самой смерти. Никаких проблем.
По телефону Майкл ликвидировал в конце концов и свою
компанию. Когда он попытался вновь заняться делом, сотрудники без обиняков
велели ему отправлялся домой. Они не смогли работать под его нескончаемую
болтовню. Майкл перескакивал с темы на тему. Вдобавок там же болтался репортер,
упрашивавший Майкла продемонстрировать свои способности ради какой-то женщины
из округа Сонома… Существовала еще одна особенность, которая тоже мучила его и
о которой он не мог никому рассказать. Майкл ощущал эмоциональное воздействие
людей независимо от того, касался он их или нет.
Нечто похожее на спонтанную телепатию. Не нужно было даже
снимать перчатки. Майкл получал не информацию – просто сильное эмоциональное
впечатление, говорившее о симпатии, антипатии, правде или лжи. Иногда он так
глубоко погружался в этот поток, что видел лишь движение губ человека – а слов
не слышал вообще.
Столь тесная близость – если это подходящее название для
такого рода явления – угнетала его до глубины души.
Майкл отказался от всех контрактов, в один день передав их
другим фирмам, проследил за тем, чтобы все его сотрудники получили другую
работу, и закрыл свой небольшой магазин на Кастро-стрит, торговавший предметами
Викторианской эпохи для оформления интерьеров.
Теперь можно было оставаться дома, лежать в комнате с
задернутыми шторами и пить. Тетя Вив готовила в кухне, что-то напевая, но есть
Майклу не хотелось. Пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, он время от времени
брал в руки «Давида Копперфильда». В самые худшие моменты своей жизни Майкл
всегда отправлялся в какой-нибудь дальний уголок земного шара и читал «Давида
Копперфильда». Этот роман был легче и по стилю, и по содержанию, чем «Большие
надежды» – самое любимое его произведение. Но сейчас Майкл понимал прочитанное
лишь потому, что знал роман практически наизусть.
Тереза отправилась на юг Калифорнии, навестить брата. Майкл
знал, что это ложь. Он не подходил к телефону, просто прослушал ее сообщение на
автоответчике. Что ж, прекрасно. Всего наилучшего.
Когда из Нью-Йорка позвонила Элизабет, его прежняя подруга,
он говорил с ней, пока не вырубился. На следующее утро она позвонила снова и
заявила, что он должен обратиться к психиатру, пригрозив, что бросит работу и
немедленно прилетит, если он откажется пойти к врачу. Майкл согласился. Солгал,
чтобы она отстала. Никуда он не пойдет.
Ему не хотелось ни с кем откровенничать – объяснять,
насколько обострены сейчас все его чувства, а тем более рассказывать о руках.
Единственное, о чем ему хотелось говорить, так это о видениях. Но разговоры о
падающем занавесе, разделяющем живых и мертвых, никого не интересовали.
Как только тетя Вив отправлялась в постель, Майкл приступал
к изучению обретенной им силы прикосновения. Неторопливо прикасаясь к тому или
иному предмету, он уже мог рассказать о нем многое. А если Майкла интересовал
конкретный вопрос, то есть он придавал своей силе направленность, полученная
информация была поистине исчерпывающей. Но возникающие при этом ощущения, все
эти внезапно вспыхивающие в мозгу образы вызывали лишь раздражение. Если и
существовала причина, по которой ему была дарована такая восприимчивость, эта
причина позабылась вместе с видением и осознанием цели, обусловившей его
возвращение в жизнь.
Стейси принесла ему книги о людях, которые, как и он,
однажды тоже умерли, но потом вернулись к жизни. В больнице доктор Моррис
рассказывал Майклу о трудах на эту тему – классических исследованиях «опыта на
грани смерти», проводимых Муди, Ролингсом, Сэйбомом и Рингом. Преодолевая
пьяное оцепенение, возбуждение, полную неспособность надолго сосредоточиться на
чем-либо, Майкл заставил себя прочитать некоторые из работ.
Да, все очень знакомо! Все правда! Да, он тоже поднимался
высоко над телом, и это не было сном. Только он не видел прекрасного света, его
не встречали дорогие сердцу люди, отошедшие в мир иной. Он не был допущен в рай
небесный, полный цветов и удивительных красок. С Майклом происходило нечто
совершенно иное. Его перехватили на полпути и заставили осознать, что ему
предначертано выполнить некую весьма трудную, но чрезвычайно важную задачу и
что от результата его миссии зависит очень многое.
Рай… Единственный рай, который когда-либо видел Майкл,
располагался в городе, где он вырос и откуда уехал в семнадцать лет, – в
Новом Орлеане. Этот рай представлял собой обширную территорию с приблизительно
тремя десятками домов и назывался Садовым кварталом.
Да, вернуться туда, где все начиналось! В Новый Орлеан,
который не видел с семнадцати лет. И что самое забавное: когда перед его
мысленным взором проносилась вся жизнь – говорят, это происходит со всеми
тонущими, – первое, что отчетливо вспомнилось Майклу, это вечер, открывший
ему, шестилетнему ребенку, волшебство классической музыки… Сидя на задней
веранде бабушкиного дома, он дышал пряным ароматом сумерек и слушал старый
ламповый приемник. В темноте сияли лепестки ялапы. В листве деревьев звенели
цикады. Дед с любимой сигарой в зубах устроился на ступеньках… Именно тогда в
душу Майкла вошла божественная музыка…
