Ему вспомнились вдруг монахини из приходской школы,
награждавшие мальчишек шлепками, их цепкие пальцы хватавшие его за руку, чтобы
втолкнуть в общий ряд, бездумная злоба и мелочная жестокость этих женщин.
Разумеется, убеждал он себя, их нельзя сравнивать: Джудит – хорошая и
заботливая женщина. Но в нынешней ситуации Майкл чувствовал себя столь же
беспомощным, как и тогда, когда монахини – эти чудовища в черных одеждах –
наводили порядок в школьных коридорах. Он словно вновь слышал стук их грубых,
мужского фасона башмаков по натертому полу.
Джудит уехала, когда Майкл был на работе. Через неделю из
Бостона пришел счет за медицинские услуги. Майкл отправил чек по указанному
адресу. Больше они с Джудит не виделись.
После ее ухода Майкл долго оставался в одиночестве.
Случайные связи никогда не доставляли ему особого удовольствия, но теперь сюда
примешивался еще и страх. А потому Майкл очень редко позволял себе сексуальные
удовольствия и стал крайне осмотрителен, не желая вновь пережить трагедию
потери ребенка.
Он никак не мог забыть мертвого малыша, то есть, если быть
точным, утробный плод. Не то чтобы он постоянно думал о так и не появившемся на
свет ребенке (Майкл про себя называл его Малютка Крис, но другим незачем было
знать об этом). Дело было в другом: нерожденные младенцы стали вдруг мерещиться
ему в фильмах, которые он смотрел, и даже в газетных кинорекламах.
Кино по-прежнему играло значительную роль в жизни Майкла,
оставаясь главным и постоянным источником знаний. В полутемном кинозале он как
будто впадал в транс и неизменно ощущал некую внутреннюю связь между
происходящим на экране и его собственными мечтами, его подсознанием, его
непрекращающимися попытками понять окружающий мир.
И вот теперь Майкл обратил внимание на одну странность, не
замеченную, похоже, остальными: на поразительное сходство кинематографических
чудовищ с утробными младенцами, которых ежедневно лишают жизни в клиниках
страны.
Взять, например, «Чужого» Ридли Скотта. Там маленькое
чудовище рождается прямо из груди мужчины. Визгливый эмбрион начинает пожирать
людей, быстро растет и тем не менее сохраняет свой необычный облик.
Или другой фильм – «Голова-ластик», где у обреченной на
мучения пары рождается похожий на призрак недоношенный младенец, который кричит
не переставая.
Майкл вдруг обнаружил, что в кинотеатрах полным-полно
фильмов ужасов, где действуют эмбрионы: «Родственники», «Упыри», «Левиафан»… А
эти жуткие извивающиеся клонированные существа, вылезающие из чрева в фильме
«Вторжение похитителей тел». Решив как-то еще раз посмотреть этот фильм в
кинотеатре на Кастро-стрит, Майкл просто не смог вынести кошмарную сцену и
вышел из зала.
Одному Богу известно, сколько таких диких фильмов наводняют
экраны Америки. Взять хотя бы новую экранную версию «Мухи». Разве там главный
герой не приобретает в конце концов облик эмбриона? А «Муха-П» с ее сценами
рождения и перерождения? Нескончаемая тема. Майкл вспомнил еще один фильм:
«Тыквоголовый». Там огромный мстительный демон с Аппалачских гор вырастал из
трупа утробного плода прямо на глазах у зрителей. Голова у этого демона так и
осталась непропорционально большой, как у зародыша.
В чем же смысл всего этого? Едва ли он состоит в чувстве
вины за содеянное – ведь мы считаем морально справедливым контролировать
рождаемость. Скорее это отражение наших ночных кошмаров – плач о невинных
младенцах, ставших достоянием вечности, так и не успев родиться. А может, это
страх перед самими младенцами, которые хотят предъявить на нас – жаждущих
свободы вечных подростков – свои права и сделать нас родителями? Дети ада!..
При мысли об этом Майкл против воли горько рассмеялся.
Он продолжал вспоминать фильмы… «Нечто» Джона Карпентера.
Как ужасны там вопящие головы недоношенных младенцев! А ставший уже классикой
«Ребенок Розмари»! А глупый фильм «Живой», где маленькое чудовище,
проголодавшись, убивает разносчика молока… Жуткие образы мертвых младенцев
постоянно преследовали Майкла, они возникали везде, куда бы он ни обратил
взгляд.
Майкл никак не мог избавиться от мрачных дум – точно так же,
как когда-то в детстве после просмотра какого-нибудь черно-белого фильма ужасов
его не оставляли мысли о роскошных особняках и элегантных персонажах…
Обсуждать подобные идеи с друзьями было бесполезно. Они
считали, что Джудит права, и не желали вникать в суть его доводов. «Фильмы
ужасов – это наши тревожные сны, – думал Майкл. – Сейчас мы озабочены
проблемой рождаемости: она падает, она оборачивается против нас». Мысленно
Майкл вернулся в обшарпанную киношку своего детства – «Счастливый час». Он как бы
снова смотрел «Невесту Франкенштейна». До какой же степени в те годы люди
боялись науки, а еще раньше, когда Мэри Шелли записывала свои вдохновенные
видения, ученость пугала их еще сильнее.
Нет, едва ли ему удастся прийти к какому-либо заключению. По
большому счету он так и не стал ни историком, ни социологом. Его профессия –
подрядчик. Лучше перебирать дубовый паркет, отдраивать медные краны и не лезть
в другие сферы.
К тому же Майкл вовсе не питал ненависти к женщинам. Не
испытывал он и страха перед ними. Они просто люди и иногда бывают лучше мужчин,
мягче, добрее. Майкл почти всегда предпочитал женское общество мужскому. И его
не удивляло, что женщины понимали его лучше, нежели мужчины, – история с
Джудит в данном случае исключение.
Звонок Элизабет и ее искреннее желание возродить прежние
отношения заставили Майкла вновь почувствовать себя счастливым, и он немедленно
вылетел в Нью-Йорк. Проведенный вместе уик-энд был поистине божественным, если
не брать в расчет предпринятые Майклом чрезвычайные меры предосторожности,
вызванные его паническим страхом перед зачатием. Они оба сознавали, что еще не
все потеряно и что прежние чувства не умерли. От возвращения былого счастья их
отделял один шаг… Но Элизабет не хотела покидать Восточное побережье, а Майкл
не видел для себя никаких перспектив на Манхэттене. Что ж, они будут
перезваниваться и писать друг другу. А там… время покажет…
Однако годы шли, и Майкл постепенно стал терять веру в то,
что любовь, о которой он мечтал, когда-нибудь придет.
Но ведь он жил в мире, где многие взрослые люди так и не
испытали чувство любви. У них было все: друзья, свобода, свой стиль, богатство,
карьера – но только не любовь. Такова, как считалось, особенность современной
жизни, а значит, это касалось и его. И постепенно Майкл привык принимать эту
особенность как само собой разумеющуюся.
