Дейрдре… Плач по Дейрдре… Да, отец Мэттингли плакал по ней,
и никому, кроме Бога, не дано знать, сколько слез он пролил и почему. Но сам он
никогда не забудет – все эти годы он помнил и будет помнить исповедь маленькой
Дейрдре, услышанную в душной деревянной кабинке. Откровенный рассказ девочки,
обреченной впоследствии заживо гнить в увитом плющом доме, в то время как мир
за его стенами стремительно несся навстречу своему проклятию.
Просто пойти туда… Нанести визит… Возможно, это будет своего
рода безмолвная дань памяти маленькой Дейрдре. Нет, не стоит стараться связать
все эти события воедино. Но ведь упоминание о дьяволе, сорвавшееся с уст
ребенка, все эти годы эхом отдавалось в ушах священника: «Стоит вам увидеть
того человека – и вы пропали!»
Отец Мэттингли решился. Он надел черный плащ, черную
рубашку, пасторский воротничок и вышел из прохладной благодаря кондиционеру
комнаты дома приходского пастора на раскаленную зноем узкую мостовую
Констанс-стрит, стараясь не обращать внимания на траву, пробивавшуюся сквозь
каменные ступени церкви Святого Альфонса, и на разрисованные стены старой школы.
Не глядя по сторонам, старый священник быстрым шагом прошел
по Джозефин-стрит и завернул за угол. Перед его мысленным взором одна за другой
мелькали картины прошлого. Миновав всего лишь пару кварталов, отец Мэттингли
очутился как будто совсем в другом мире: палящее солнце исчезло вместе с пылью
и уличным шумом.
Окна, закрытые ставнями, тенистые террасы… Негромкий шелест
воды, струящейся из разбрызгивателей на газонах, раскинувшихся за узорчатыми
оградами. Густой запах суглинка, на котором растут тщательно ухоженные кусты
роз.
Все это замечательно, но что он скажет, когда придет туда?
Жара сегодня не столь уж и изнурительная для здешнего
августа. И все же молодой священник из Чикаго был прав: выходя из дома,
чувствуешь себя очень легко, но постепенно твоя одежда все тяжелеет и тяжелеет…
Знать бы, что думает эта молодежь о царящем вокруг
запустении. Что толку рассказывать им о том, как все здесь когда-то было. Но
сам город и этот старый квартал – они остались такими же прекрасными, как и
прежде.
Наконец над кронами деревьев показалась стена дома
Мэйфейров, вся в ржавых потеках, с облупившейся краской; двойные трубы на крыше
словно упираются в плывущие облака. Такое впечатление, что плети растений,
обвивающие старое здание, тащат его в глубь земли. Со времени его последнего
визита прибавилось ржавчины на розетках ограды. А сад превратился в настоящие
джунгли.
Священник замедлил шаги – ему действительно не хотелось
переступать порог этого дома. Едва ли порадует глаз и заросший сорняками сад,
где олеандры и китайские ягоды безуспешно борются с травой, выросшей едва ли не
в человеческий рост. Отцу Мэттингли неприятен был вид гниющего во влажном
климате Луизианы дерева террас, вся краска с которых облезла.
По правде говоря, ему неприятно было даже находиться в этом
тихом, пустынном квартале, где единственными живыми существами, казалось,
оставались лишь насекомые и птицы, а деревья и кусты почти полностью заслоняли
собой солнечный свет и голубизну неба. Скорее всего, когда-то здесь было
болото. Рассадник зла.
Нет, он не должен так думать. Что общего у зла с Божьим
творением – землей – и всем, что произрастает на ней, даже если это джунгли
запущенного сада Мэйфейров?
И все же священнику постоянно вспоминались весьма странные
рассказы о женщинах этого рода, которые ему довелось неоднократно слышать в
течение многих лет. Как еще называть колдовство, если не поклонением дьяволу? И
что считать худшим грехом: убийство или самоубийство? Да, зло прочно
обосновалось здесь. Отец Мэттингли вновь слышал шепот маленькой Дейрдре. Прислонившись
к чугунной ограде, он пристально всматривался в нависавшие над головой черные
ветви дубов и как будто кожей ощущал окутывающую это место атмосферу зла.
Священник отер платком лоб… В те давние времена маленькая
Дейрдре призналась на исповеди, что видела дьявола. Отец Мэттингли слышал
сейчас ее голос столь же ясно, как несколько десятков лет назад. Он слышал звук
ее шагов, когда малышка выбегала из церкви – прочь от него, от того, кто
оказался не в силах ей помочь.
Но все это началось раньше – в один из неторопливо
тянувшихся дней… Точнее, в одну из пятниц. Сестра Бриджет-Мэри позвонила и
попросила кого-нибудь из священников поскорее прийти на школьный двор. Опять
из-за Дейрдре Мэйфейр.
Отец Мэттингли тогда только что приехал на юг после
окончания семинарии в Кёрквуде, штат Миссури, и еще ничего не знал о Дейрдре.
Он довольно быстро нашел сестру Бриджет-Мэри. Монахиня
стояла на асфальтированном дворе позади старого здания приходской школы. Каким
европейским показалось тогда ему это место, печальным и по-странному
привлекательным: потрескавшиеся стены, чахлое деревце и деревянные скамейки
вокруг него.
В тени здания дышалось легко. И тут молодой священник увидел
плачущих маленьких девочек, которые сидели на скамейке. Сестра Бриджет-Мэри
держала за запястье одну из них – бледную, буквально белую от страха и
дрожащую. Но даже в испуге она была красива: пропорционально сложенная хрупкая
фигурка, огромные голубые глаза на худеньком личике и черные волосы, длинными
завитками спускающиеся вниз и подрагивающие у щек.
Весь пол вокруг скамейки был завален цветами: крупными
гладиолусами, белыми лилиями, листьями зеленого папоротника и даже большими,
удивительной красоты красными розами – словно из дорогого цветочного магазина.
Но такое количество…
– Вы видите это, отец? – воскликнула сестра
Бриджет-Мэри. – И у них еще хватает наглости утверждать, будто это ее
невидимый друг – должно быть, сам дьявол – прямо у них на глазах рассыпал цветы
по земле и даже вложил ей в руки! Маленькие воровки! Да они просто украли цветы
из алтаря церкви Святого Альфонса!
Девочки подняли страшный крик. Одна даже затопала ногами. И
все хором с какой-то непонятной злостью не переставали повторять:
– Мы видели, видели, видели!!!
Они хором всхлипывали и буквально задыхались от слез.
Сестра Бриджет-Мэри прикрикнула на девочек и велела им
немедленно замолчать. Потом встряхнула ту, которую держала за руку, и
потребовала от нее чистосердечного признания. Но девочка молчала и словно бы
пребывала в шоке. Обратив умоляющий взгляд на отца Мэттингли, она стояла с
широко открытым ртом, но при этом не издала ни звука.
– Подождите, сестра, прошу вас, – с этими словами
священник осторожно высвободил руку девочки из цепких пальцев монахини. Малышка
изумленно глядела на него и почти не сопротивлялась. Отцу Мэттингли хотелось
взять ее на руки и стереть с личика грязные потеки от слез. Но он сдержал свой
порыв.
